Недолго прожил в монастыре Никита. Он заключил себя в столбе, что стоит у большой дороги, и носил вериги. Стал служить народу, исцелять и творить чудеса, и много людей начало к нему стекаться со всех сторон. Вот мытари, его бывшие содружебники, позавидовали ему, что к нему много народу приходит, и убили его. Вериги-то на нем считали они золотыми или серебряными, сняли их, повезли в Ярославль; как при везли и увидали, что они были железные, бросили их в реку Которость… Вериги-то поплыли».
Какие нравственные мысли почерпает народ из этого рассказа? Гражданин, неправдами и разбоем достигший крайних пределов порока, вдруг раскаивается и в смрадном болоте очищает свое злодеяние. Постригшись в монастыре, он не остается, однако, в затворе обители. Заключив себя в придорожном столбе, он служит народу словом, советом, поучением, врачевством, милостыней. Чистая слава его и польза сзывают к нему всех, но и порождают зависть. Он, очищенный и прославленный, убит прежними своими друзьями, свидетелями его прежних злодейств. И вот природа сама нарушает для него закон, чтобы почтить святого, и железо, удручавшее его тело, не тонет на воде, а сохраняется на па мять народу. Так, самоочищением от всякой мерзости и благодеяниями народу снискал Никита святость; он про должает служить ему и теперь.
Церковь во имя князя Андрея Смоленского, где покоятся его мощи, не сохранила ничего древнего. Усердие поновило все.
С особенной грустью вспоминал мой Аким о прошлом великолепии Горицкого монастыря, когда там был архиерейский дом и когда Амвросий Бантыш-Каменский положил в нем основание Гефсимании. Теперь уже все опустело, и только изредка бывает служение. По мере того, как идешь к Данилову монастырю, и Горицкий вправо растет по горе и виднеется яснее и красивее.
От времен древних мы в разговоре переходили и к новым временам. Главный доход города – рыба, говорил Аким. Но рыбой заведывает не город, а особая рыбачья слобода. Рыбы столько в озере, что можно наловить, по крайней мере, на 60 000 ассигнациями в год. Так по расчету Акима, конечно, в пять раз преувеличенному его воображением против статистической действительности, которую предлагают «Владмирские губернские ведомости». «Рыбаки, – продолжал он, – еще в озере запродали рыбу. Рыбаки переславские не русские, а все чухна: переселены Петром Великим. У них речь-то хоть и русская, да лица-то вовсе не русские. Ростом малы, безобразны. С нами, русскими, они не водятся, да и мы тоже с ними. У них и обычай другой, и нравы другие, чем наши».