Экипаж въезжал на покатость, почти отвесную, которая шла извилисто у подножия горы. Вдруг настоящий смерч дождя и града огромной массой упал на лошадей и карету. Один фонарь погас, кучер потерял шляпу и начал ругаться, лошади заржали со страху и попятились назад.
– Не надо искушать Бога! – прошептал кучер после минутной борьбы с упрямыми лошадями.
Говоря таким образом, он слез с лошади и подошел к дверцам кареты. В эту минуту слуга в ливрее сошел со своего сиденья и встретился у дверец с кучером. Маленькая кожаная штора, защищавшая внутренность кареты от ветра и от дождя, несколько приподнялась, и громкий голос позвал:
– Жак!.. Жак!..
– Я здесь, кавалер, – отвечал слуга в ливрее.
– Отчего мы не едем? – спросил голос.
– Кучер, который имеет честь везти вас, кавалер, здесь, возле меня; угодно вам спросить его?
Голос повторил вопрос.
– В такую ночь и в такую погоду, – отвечал кучер, – невозможно править лошадьми…
– Ничего нет невозможного, стоит только захотеть… – возразил голос. – Садись на свое место, друг мой, и поедем…
– Лошади не хотят идти.
– У тебя в руках добрый кнут, что же ты не употребишь его в дело?
– Не поможет…
– Попробуй…
– Мы сто раз сломим себе шею…
– Если я рискую сломать свою, которая, надеюсь, получше твоей, то твой предлог никуда не годится….
– Вы властны сделать из своей шеи, что вам угодно, но у меня есть жена и дети; я хочу спасти свою шкуру…
– Итак, – спросил голос энергичным и вместе с тем несколько насмешливым тоном: – итак, ты не хочешь ехать?..
– Решительно.
– Это твое последнее слово?
– Это мое последнее слово.
Наступила минута молчания. Потом голос продолжал с удивительным спокойствием:
– Жак, ты здесь еще?
– Здесь, кавалер.
– У тебя есть золото в карманах?
– Есть.
– Дай десять луидоров кучеру, чтобы он сел на свое место и поскакал!..
– Слушаюсь.
Послышался металлический звук золотых монет в длинном кошельке, который слуга вынул из кармана.
– Эй, приятель! – сказал он кучеру. – Протяни-ка руку…
– Зачем?
– А вот я отсчитаю тебе десять луидоров.
– Не нужно.
– Как не нужно?
– Дайте мне двадцать, дайте сто, я все равно не поеду!
– Слышите, сударь? – сказал Жак своему хозяину. – Он не поедет и за сто луидоров!..
– О! Я слышу как нельзя лучше! – отвечал голос, – остается еще одно средство, и я думаю, оно непременно удастся…
Штора совершенно поднялась. Из кареты высунулась рука, державшая вещь, форму которой в темноте ночи невозможно было различить, и голос продолжал:
– Жак, вот тебе пистолет; размозжи голову этому негодяю, сядь на его место и поезжай доброй рысью.
– Слушаюсь, – отвечал Жак, зарядив с величайшим хладнокровием пистолет, отданный ему хозяином.
Звук взводимого курка произвел магическое действие на бедного кучера.
– Пощадите!.. Пощадите!.. – вскричал он вне себя, бросаясь на колени.
Жак приложил дуло пистолета к виску несчастного, потом спросил, обращаясь к хозяину:
– Прикажете стрелять?
– Нет, если этот негодяй наконец решится повиноваться; да, если он еще будет упрямиться, – отвечал голос.
– Повинуюсь… повинуюсь!.. – вскричал кучер. – Я сделаю все, что вы хотите.
Одним прыжком он вскочил на седло и схватил поводья. Кожаная штора закрылась, и голос продолжал:
– Жак, наблюдай за этим негодяем. Я непременно хочу быть в Париже этой ночью…
По своей неизменной привычке, слуга отвечал утвердительно; кучер, без ума от страха, пустил лошадей во всю прыть, и карета полетела с быстротой молнии по крутизне, на которой, по всей вероятности, могла разбиться ежеминутно. Однако этого не случилось, и через несколько минут езды, такой же фантастической, как скачка Леноты в балладе Бюргера, карета покатилась по дороге, более гладкой и менее опасной. Но лошади были пущены вскачь и быстрота их не замедлилась. Из-под подков сверкали искры; карета скакала по камням, в густом мраке, подобно адскому видению; кучер чувствовал, как ему захватывает дух, и считал себя игрушкой какого-нибудь ужасного ночного духа.
Путешественник, которого слуга называл кавалером и который таким образом рисковал своей жизнью с безумной смелостью, поднял штору своей кареты, высунул голову, несмотря на дождь, бивший ему в лицо, вдыхал холодный ветер и, казалось, с наслаждением упивался быстротой езды.
II. Гостеприимство
За