Из больницы устало побрела домой к родителям. Возвращаться на работу нет сил. Состояние у меня сейчас такое, как после тяжелой длительной болезни. Говоря простым русским языком: словно танк проехался. Родители у меня старенькие, обоим уже за семьдесят. Папа всю Отечественную войну провоевал, настоящий герой. А после войны вернулся сюда, в Грозный, где родился и вырос. И всю свою жизнь здесь работал на буровой.
Рассказала я своим старичкам, что произошло с их внуком. Мама, конечно, заплакала. Отец твердо сказал:
– Знаешь что, дочка, уезжайте-ка вы во Владивосток к моей сестре Ане. Мы с мамой пока здесь останемся, никуда не поедем. А вот когда получишь там квартиру, нас и заберешь. А так куда всем ехать? Нам с матерью на старость лет срываться с насиженного места в пустоту нельзя. Ты же видишь, как она сильно болеет, с диабетом по свету не побегаешь. И не переживай за нас. Мы всю свою жизнь в Грозном прожили. Сама знаешь, мы никогда не спрашивали друг у друга какая у кого национальность. Одной семьей всегда жили, делились всем что было. Просто сейчас кому-то нужно нас рассорить, разделить. Ничего, переживем и эти лихие годы. Мы же старые, кому мы нужны? Обещаю тебе, дочурочка, мы выживем, дождемся тебя. А ты Игоря спасай, он у тебя один остался на целом свете. Давай, бери трубку и звони.
– Нет, я не готова пока никому звонить. Мне нужно еще подумать, – не уступаю уговорам отца.
– Даже не раздумывай, дочка. Наше дело с матерью – век доживать. А твое дело и Игорька – жить и новую жизнь создавать. Это наш с матерью твердый наказ.
Но я так и не решаюсь позвонить. Для такого ответственного шага мне нужно время. Попрощавшись с родителями, медленно-медленно иду по заснеженной улице домой. Шарф в руке, шуба все так же на – распашку. Эта жуткая история вытянула из меня все силы, и я даже не могу поднять руку, чтобы застегнуться, одеться нормально. У меня на руки и ноги, словно кандалы надеты. Думая о разговоре с родителями, понимаю, что отец совершенно прав.
Пришла домой и устало села за столик, на котором стоит телефон. Нужно просто поднять трубку и позвонить. Но сделать этого я не могу, ощущая, что назад дороги не будет. А это словно шаг в глубокую пропасть. И от этого мне страшно, великолепно понимая, что нас с сыном никто и нигде не ждет. Но если я сейчас не осмелюсь сделать этот звонок, возможно, потом будет слишком поздно. Вчера Игоря жестоко избили, а завтра он может не вернуться домой. Ненависть к русским уже перехлестывает все мыслимые нормы. Словно в подтверждение моим грустным размышлениям раздается звон разбитого стекла, затем сильный грохот. И сразу же откуда-то, вероятнее всего с кухни, потянуло ледяным холодом. Еще не понимая, что произошло, я метнулась туда – на кухню.
На полу чистенькой кухоньки лежит очередная разбитая стеклянная бутылка из-под пива. Огня нет, но окно зияет черной дырой. Оттуда тянет зимним морозным воздухом. От