Я пошла на кухню. Там все плакали. Только что на поезде приехала Улла-Бритт. Мы собрались вместе.
– Неужели Анна-Лиса умерла? – спросила я.
– Да, – ответила мама. – И она больше не придёт.
Анна-Лиса ехала в Клиппан, чтобы купить платье.
В канун Нового года она должна была обручиться со своим парнем Ингемаром, и ей хотелось быть особенно нарядной. С ней поехала её лучшая подруга Сив. Анна-Лиса сидела за рулём, Сив – рядом. На гололёде машину занесло, и она врезалась в молоковоз. Анна-Лиса погибла мгновенно. Сив выжила, но сильно пострадала. Водитель цистерны знал Анну-Лису. Он был просто раздавлен случившимся. Ужасная трагедия. Эстра-Юнгбю – крошечная деревушка, и это несчастье обсуждали абсолютно все.
За день до катастрофы отец чинил машину Анны-Лисы, чтобы та снова смогла сесть за руль. Потому-то он и начал винить в произошедшем себя и никак не мог оправиться от потрясения. Он был не в себе. Мне было всего семь, но я до сих пор помню, что в те дни только и слышала папин крик и плач. Иногда он кричал ещё и по ночам. Мы даже просыпались от этого. Жуткое время. Я была ещё ребёнком и просто не могла всего этого понять.
Помню похороны. Много внимания уделялось одежде. Нас с Тиной считали слишком маленькими, поэтому нас не одели в чёрное – мы пошли в тёмно-синих пиджаках. Есть фотография, где мы стоим в этих пиджаках и держим цветы. В день похорон шёл снег. Отец был в высокой шляпе, а лица женщин закрывали тёмные вуали. Мне казалось, что эти вуали просто ужасны.
– Зачем они вам? – спрашивала я и плакала. А ещё я помню, как мы смотрели в яму, куда опускали гроб.
Потом при церкви подавали кофе. Священник – чудесный человек по имени Карл Грик – попытался отвлечь нас, детей, и поговорить с нами о чём-то другом. Мы даже смеялись. Это было очень кстати, ведь нам было невообразимо страшно.
Потом всё было как во сне. Жутко холодная зима, это я помню. Мы с друзьями стояли на улице в нашей деревне, и всё вокруг казалось каким-то странным и ужасным. Тишина, холод и пустота.
Смерть Анны-Лисы потрясла всю нашу семью. В мгновение ока мои родители постарели лет на десять. Их волосы седели чуть ли не на глазах. Особенно папины. Он был разбит.
Горе нашего отца стало всепоглощающим. Мать ушла в себя. Со дня похорон я не видела, чтобы она плакала. Мои старшие сёстры и брат рассказывали, как она сокрушалась, что накануне трагедии отругала Анну-Лису. Мы с Тиной мылись, а Анна-Лиса дурачилась с нами и залила всю ванную. Тогда мама разозлилась, а теперь лишь повторяла: «Почему я не разрешила им наиграться? Это ведь была всего лишь вода, такая мелочь!»
Иногда она говорила что-то вроде: «Пусть дети делают, что хотят. Никто не знает, будет ли у них такая возможность завтра». Она считала, что ничего нельзя откладывать: мог настать момент, когда уже слишком поздно.
Ещё до этой трагедии у Йосты, моего отца, появились проблемы с алкоголем, но теперь он начал пить ещё больше. Он не мог спокойно смотреть на фотографии