Я все еще помню запах ее пышных волос, когда она наклонялась над моей ногой. Сначала он напоминал о ветре и море, каменистых пустошах, болотных бочагах и водорослях, но под этими запахами крылось что-то еще, близкое и теплое. Этот запах пьянил меня слаще меда. Запах и прикосновения ее пальцев к коже… От них моя боль тут же стихала. Но вскоре я узнал, что нога моя никогда не излечится до конца. Топор раздробил мышцы до самой кости, и эта нога навсегда осталась слабее второй. Я так и не избавился от хромоты.
Кроме Грима с женами и детьми, в усадьбе было еще трое обитателей: жены Хакона и Харека, они были сестрами родом из приграничных земель к северу от Нортумбрии. По вечерам они чаще всего сидели за ткацким станком, пряли шерсть или вязали иглами и переговаривались на своем языке, который не понимал ни я, ни кто-нибудь другой в этом доме. Как я понял, они появились в этом доме совсем недавно и понести еще не успели. Третьим был Гард, дальний родственник Грима, в молодости он был большим пьянчугой, попал в должники к оркнейскому ярлу и лишился и дома, и скота. Говорили, что, если бы Грим не взял его в услужение, он бы умер с голоду. К тому времени Гард был уже взрослым мужчиной, но жил один, его жена бросила его и уехала на материк.
Пару недель мне дали отдохнуть. Рана заживала, и боль перестала меня мучать. Едой и питьем меня потчевали вдоволь, а Грим поведал мне историю, как его предки бежали от Харальда Прекрасноволосого и едва выжили в ужасном зимнем шторме на море. Мы с Фенриром отъелись и отдохнули, и однажды Грим вывел меня на пустоши за домом. Теперь, когда я уже выздоровел благодаря его заботам, может быть, я посмотрю, нельзя ли починить его лодку? Инструменты есть, а на конюшне лежат несколько бревен, привезенных им с материка. Если я приведу в порядок его старый кнорр, он позаботится о том, чтобы и другие семьи на острове об этом узнали. У них водится серебро, ведь они продают тюленьи шкуры торговцам с кораблей, иногда заходивших на остров, так что за оплатой дело не станет. Но сперва ему надо кое-что узнать. Тут Грим ухватил меня за плечо. Ладонь была тяжелой, серо-голубые глаза удержали мой взгляд. То, что я бежал из рабства, они поняли уже в первый день, и никто об этом ни словом не обмолвился. Но Гриму надо знать, не убил ли я кого, когда убегал? Под его взглядом я не смог солгать и