Жанна
30 мая 1431 г.
Милая Франция…
Твои дрова вечно сыры,
а площадь тесна, как крысиный лаз.
– В самый раз.
Зато эшафот на ладони.
– Тихо, Ведьму ведут!
Посторонитесь, посторонитесь!
Нет, это не снится.
Господи, сколько рук…
Жадно ждёт,
сиротой юродивой, —
неужто не помнит
бедная родина.
– Шутка ли – десять тысяч ливров золотом.
– За эти-то кости?
– Что это – колокол?
– Эй, потаскуху ведут!
Очнись, Жанна,
вот твоё знамя.
– Сгодится на растопку,
сюда её, Ведьму.
Эй, отступи-ка подальше,
добрая Франция.
Трава
Оплачь его. Верни, как дар
Священный – талый снег.
Бежит таинственный пожар
по сводам тусклых век,
по сколам почерневших пут,
по выступам крыла…
О чём, о чём тебе поют
небесные тела?
Уж нет ни строф, ни слёз – лишь суд.
Отъят слепой покров.
Смотри… О как же дорог тут
травинки каждой зов.
Из сумрака
Максиму Перминову
Ещё не разбирали ёлку,
ещё не пел заварник медный,
ещё в незрячую светёлку
не пробирался отблеск бледный, —
И было жаль – и это утро,
и лепет снежных асфоделей,
и чей-то абрис златокудрый,
порхающий в мерцаньях ели…
но что-то зрело уж подспудно,
волной безвестною влекомо…
И, дрогнув, оживало судно
забвенью отданного дома.
Настоящее
Будничный Толедо. Плоских кровель пятна.
Рыжие чернила на ступенях дня.
Мутные стекляшки, века шум невнятный…
Брошенная глина – в мире нет огня.
А когда-то, помнишь: свет и тьма Эль Греко,
Хрупкой кости стены, ждущие конца.
Чаша отторженья? Грань иного века?
…Спи, мятежный призрак, в молниях венца…
Опыт
Звукоряд виолончели…
Мы у цели… близко-близко:
трепет кисти Боттичелли,
пальцы, что белей батиста,
кифарической капели
звоны цвета аметиста —
извлекают в самом деле
вздох и речь – из стрелолиста,
из поблекшей дали тёмной,
из понурых душ овечьих,
из гортани рыси вольной…
И из глины человечьей.
Август
Под сенью грецкого ореха
примолкла парочка хмельная,
сгустилась студнем тьма немая.
День словно в пыльную прореху
стекает…
Скользит