Его поведение переменилось, и он, совершенно внезапно, принялся нападать на меня:
– Велик он?.. ладно!.. ну, велик… этот Пол Лессинхэм? Ты мал, а он и того меньше… этот твой великий Пол Лессинхэм!.. Неужто жил на земле человек ничтожнее него?
Воспоминания о мистере Лессинхэме все еще были свежи во мне, ведь я только что виделся с ним, и я не мог не признать, что в словах моего мучителя, произнесенных с такой горечью, имелась крупица правды. Портрет политика, занимавший почетное место в моей мысленной галерее, оказался несколько замаран.
Как обычно, человек в постели не испытывал ни малейшего затруднения, читая все, что проносилось в моей голове.
– Именно, ты да он два сапога пара: великий Пол Лессинхэм такой же отличный вор, как и ты – даже лучше! – ибо, по крайней мере, в нем больше смелости, чем у тебя.
Он ненадолго замолчал, а затем с нежданной яростью воскликнул:
– Отдай мне то, что украл!
Я двинулся к кровати – весьма неохотно – и протянул ему пачку писем, взятых мной из ящичка. Заметив, насколько мне неприятно находиться с ним рядом, он решил поиздеваться над этим. Не обращая внимания на мою протянутую руку, он заглянул мне прямо в глаза.
– Что беспокоит тебя? Ты плохо себя чувствуешь? Не нравится стоять со мной бок о бок? Вот скажи, ты, со своей белой кожей, будь я женщиной, неужели ты не взял бы меня в жены?
В том, как он это произнес, мне почудилось столько истинной женственности, что я опять спросил себя, а не ошибся ли я, приняв его за мужчину. Я многое бы отдал за возможность ударить его по лицу – или лучше схватить его за шиворот, вытащить через окно и извалять в грязи.
Он наконец соизволил заметить, что я протягиваю ему.
– Ага!.. Так вот что ты украл!.. Вот что забрал из ящика бюро… из запертого ящика… используя навыки, известные только вору. Отдай мне письма… вор!
Он выхватил у меня связку, попутно поцарапав мне руку, словно у него были не ногти, а когти. Он вновь и вновь вертел письма перед собой, гневно на них глядя; я же испытал необъяснимое облегчение от того, что его глаза боле не были направлены мне в лицо.
– Ты держал это во внутреннем ящичке своего бюро, Пол Лессинхэм, там, где никто, кроме тебя, этого не увидит… не так ли? Спрятал это, как прячут сокровище. Должно быть, здесь что-то стоящее, что-то важное, то, что необходимо знать… да, необходимо! – раз уж ты нашел время упрятать это так далеко и надежно.
Я уже упоминал, что связка была скреплена отрезком розовой ленты, – вскоре он тоже не преминул заметить это:
– А какой милой ленточкой ты все это перевязал – да так аккуратненько! Безусловно, такой красивый бантик могла завязать лишь женская рука… кто бы мог подумать, что у тебя такие ловкие пальцы?.. Так! Сверху надпись! Что там?.. Посмотрим, что ты написал!.. «Письма моей дорогой возлюбленной, Марджори Линдон».
Стоило ему увидеть эти слова, которые, как он сказал, были начертаны на вложенном сверху листке бумаги, служившем