Одно из них – испытание Властью. Любой властью: над человеком, животным, природой и др. властью. «Власть – это власть над людьми, над телом, но самое главное – над разумом. Как человек утверждает свою власть над другим? Заставляя его страдать. Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей и составить его снова в таком виде, в каком угодно», – писал Дж. Оруэлл.
Думаю, нет необходимости говорить о принципиальной политизированности этих ветвей духовной власти. Историческая ценность монотеизма, в политическом отношении, заключается в том, что небесная Власть Единого Бога, по аналогии и для широких масс, проецируется умышленно на подобную власть «земного бога» – фараона, императора, короля и т. д. Замечательный историк церкви Д. В. Поспеловский писал: «Победа Константина под Римом в 312 г., в результате которой было узаконено христианство, была связана с мистическим опытом Константина: ему во сне было некое явление с указанием начертать христианский знак – по-видимому, крест – на оружии. С этого момента Константин считал себя христианином, хотя крестился лишь на смертном одре, и то, по-видимому, у еретика-арианина. Отсюда следовало, что крещение и евхаристическая жизнь Церкви для императора, в отличие от простых смертных, как бы необязательны; он как бы получил своё христианство непосредственно от Бога, а не через Церковь. Дело в том, что Константин не только покровительствовал Церкви, формально оставаясь язычником, но и созвал I Вселенский собор, председательствовал на нём, вмешивался в богословские споры. Позднее, став на сторону ариан, активно и очень жестоко преследовал православие, в том числе и Св. Афанасия. В жизни Константина тоже не было признаков святости: он убил и своего брата, и собственного сына. И, однако, он утверждал, что обладал даром мистических видений, и, по словам о. Александра Шмемана, Константин, несомненно, душой стремился к Богу и мечтал креститься в Иордане… И вот, выйдя из подполья, христиане возликовали: наступила эра христианства, император – христианин, значит, он посланник, помазанник Божий. Ведь это была пора ещё раннего христианства, ожидавшего скорого пришествия Христа, наступления его тысячелетнего царства… Казалось, всё это сбывается. И те самые христиане, которых нередко истязали за отказ оказывать божеские почести императорам-язычникам, теперь готовы были обожествлять императора-христианина… Тот факт, что Церковь всё же причислила его к лику святых, как бы говорит, что кесарь стоит над Церковью, независим от неё. Не отсюда ли и та легкость, с которой причисляются у нас к лику святых коронованные персоны, святость которых весьма сомнительна, до Николая II?»