Но при всем том, 12 ноября происходило уже обручение Марины в Кракове с послом Власьевым, изображавшим лицо жениха-царя. Обручение было пышно, торжественно, в присутствии короля, кардинала и сановников.
Марина была в белом алтабасовом платье, унизанном жемчугами и драгоценными камнями; на голове у нее блестела бесценная корона, а от короны по распущенным волосам скатывались нити жемчуга, перемешанного с бриллиантами.
Говорились речи послом Власьевым, канцлером Сапегой, кардиналом. Запели «Ѵеni, Creator» – и началось обручение.
Власьев, говорят, смешил всех некоторыми странными выходками. Кардинал спрашивал: не давал ли царь обещаний другой женщине?
– А мне как знать? О том мне ничего не наказано! – отвечал будто бы Власьев.
Но от него потребовали решительного ответа. Тогда Власьев отвечал:
– Коли б обещал другой невесте, то и не послал бы меня сюда.
Затем кардинал велел послу говорить за собой, по форме, клятвенное обещание на латинском языке. Поляки удивились, что Власьев произносит правильно – он знал по-латыни. Далее он остановился и сказал:
– Панне Марине говорить имею я, а не ваша милость.
И он сказал ей обет от имени царя, Марина царю – от себя.
Из уважения к особе будущей царицы, Власьев никак не решился взять Марину просто за руку, но непременно хотел прежде обернуть свой руку в чистый платок, и всячески остерегался, чтобы платье его никак не прикасалось к платью сидевшей подле него Марины. Когда за столом король уговаривал его есть, то он отвечал, что холопу неприлично есть при таких высоких особах, что с него довольно чести смотреть, как они кушают. Марина тоже ничего не ела за обедом. Зато Власьев пил за здоровье обрученных. Ясно после этого, с каким негодованием он должен был смотреть, когда Марина стала на колени перед королем, чтобы благодарить его за все милости: посол громко жаловался на такое унижение будущей царицы московской.
Благодаря короля, Марина плакала. Она не знала, что придется ей заплакать и не такими слезами.
Власьев требовал немедленного выезда невесты. Но Мнишек жаловался на недостаток денег, хотя Димитрий прислал ему большие суммы и просил не жалеть издержек.
Но у Мнишка и Марины были свои причины медлить. Мнишек писал Димитрию о каких-то недоброхотах, о сплетнях. Может быть, то, о чем он писал Димитрию, действительно были сплетни, но они стали историческим достоянием.
«Есть у вашей царской милости неприятели, писал отец Марины, которые распространяюсь о поведении вашем молву. Хотя у более рассудительных людей эти слухи не имеют места, но я, отдавши вашему величеству сердце и любя вас как сына, дарованного мне от Бога, прошу ваше величество остерегаться всяких поводов, и так как девица Ксения, дочь Бориса, живет вблизи вас, то, по моему и благоразумных людей совету, постарайтесь ее устранить от себя и отослать подалее».
Говорили о том, будто Дмитрий полюбил Ксению. И вот у Марины новая соперница.