Наконец, адвокат получил позволение встать. Но он был все еще слаб; только в конце июля он мог рискнуть, под руку с Алэном Бриду, сделать небольшую прогулку. Медик советовал ему выйти в первый раз часа в четыре или в пять по полудни. Феррон вышел из дома темной ночью и когда доктор Грэндебле отечески побранил его, он отвечал глухим голосом:
– Совы избегают дневного света, доктор.
Как только он встал на ноги, то потребовал счет от доктора, но так как последний отвечал, что это можно будет сделать и после.
– Не позже; но сегодня же, сейчас! возразил адвокат.
Счет доходил до ста ливров.
– Вы не знаете себе цены; доктор! сказал ему Феррон и вместо ста отдал доктору пятьсот.
Алэн Бриду и Жиборна тоже имели долю в вознаграждении со стороны своего хозяина. Он дал десять золотых монет первому и пять второй.
Вот когда бы клерк должен был воскликнуть: «Моего хозяина подменили!»
Любовь к молодой прелестной девушке начинала тушить в Ферроне его алчность; ненависть к клятвопреступной женщине окончательно ее уничтожила. Что уж заботиться о состоянии, если не заботишься о жизни. А к чему было Феррону дорожить жизнью, когда утрата того, что ее украшало, сделала эту жизнь безвозвратно пустой, бесцветной, ненавистной! Зачем ему было нужно золото, когда не стало Жанны?.. Ее у него отняли и если бы у него отняли все остальное, он страдал бы ни больше, ни меньше.
Нет! нет! ему нужно было золото, потому что с помощью накопленного богатства ему быть может удастся отмстить. О! если он не надеялся когда либо обладать Жанной, зато надеялся ее наказать.
Вместе с восстановлением сил идея воздать злом за зло, и если возможно во сто крат, с каждым днем все сильнее и сильнее овладевала его умом… Он хотел поразить смертельным ударом не одну клятвопреступную жену, вместе с ней он хотел поразить своего соперника, – этого бессовестного, распутного короля, который увозил жен у своих подданных. Но как поразить короля, всегда окруженного стражей и солдатами? Кроме того король был храбр, он был силен. – ненависть не ослепляла Феррона, – и если бы даже было возможно на него напасть внезапно, он защитился бы победоносно; его убийца только снова покрылся бы стыдом, не говоря уже о смерти, которая была бы его наказанием.
– Меня сожгут на Гревской площади, – думал Феррон, – и глупый народ будет рукоплескать… Изменница Жанна и ее недостойный любовник захохочут. Я не доставлю им этого удовольствия! Ах! Если бы вместо того и чтобы быть тем, что я теперь, я был бы королем Франциском!..
Мы уже говорили, что первый выход Феррона был ночью: после выздоровления он избегал встречи со своими сотоварищами, насмешливые взгляды которых и банальные утешения были для него, по меньшей мере, невыносимы. Он перестал заниматься своей профессией. Каждый день он стал запираться в своем кабинете, отказывая всем посетителям, кто бы они не были. Как только ночь