мадам, перестаньте наконец! – вырвалось невольно у Адриенны. Она до сих пор молчала, не удостаивая тетку ответом, хотя гнев и чувство обиды все более и более овладевали ею. – Довольно! Я сейчас чуть было не стала объяснять вам, в ответ на ваши бесчестные намеки, свое поведение… но больше я не поддамся такой слабости!.. Но одно слово, мадам!.. Значит, этого доброго, честного рабочего арестовали?

      – Конечно! Его взяли и под конвоем отправили в тюрьму. Это разрывает ваше сердце, не так ли?.. – с торжеством воскликнула княгиня. – Оно и видно… вы разом утратили вашу ироничную беззаботность. Несомненно, ваша нежная жалость к этому красивому кузнецу очень глубока!

      – Вы совершенно правы, мадам; насмехаться над бесчестными поступками время прошло. Надо приняться за другое, – ответила Адриенна, чуть не плача при мысли об огорчении и испуге семьи Агриколя.

      Затем, надев свою шляпку, она обратилась к Балейнье:

      – Доктор, я только сейчас просила вас о протекции у министра…

      – Да, дитя мое… и я с удовольствием готов служить вам.

      – Ваша карета внизу?

      – Да… – протянул доктор с удивлением.

      – Так свезите меня к нему сейчас же. Он не может отказать мне в милости, лучше сказать – в правосудии, если я буду представлена ему вами.

      – Как? – сказала княгиня, – вы решаетесь на такой поступок, не спросив моего позволения; после всего, что я вам говорила… это невероятная дерзость!..

      – Ужасно! – прибавил Трипо, – но чего же иного можно было ожидать?

      Когда Адриенна спросила доктора, здесь ли его экипаж, аббат д'Эгриньи вздрогнул. Выражение нежданной радости молнией пробежало по его лицу, и он еле сдержал волнение, когда в ответ на немой вопрос доктор многозначительно подмигнул в знак согласия. Поэтому, когда княгиня гневным голосом повторила Адриенне запрет выходить из дома, аббат торопливо и с особенным выражением в голосе перебил ее:

      – Мне кажется, княгиня, мадемуазель Адриенну можно смело поручить заботам доктора.

      Маркиз так выразительно произнес слова «заботам доктора», что княгиня, взглянув на него и на Балейнье, разом все поняла и просияла. Стало темно, уже почти наступила ночь, и Адриенна, поглощенная в свои думы, не заметила этого быстрого обмена взглядов и знаков; да если бы и заметила, то ничего бы в них не поняла.

      Однако для большей правдоподобности госпожа да Сен-Дизье продолжала возражать:

      – Я не против доверить мадемуазель де Кардовилль доктору, несмотря на его снисходительность к ней… Но не хотелось бы делать подобные уступки… мадемуазель должна подчиняться моей воле…

      – Позвольте заметить, княгиня, – обиженным тоном заговорил доктор, – никакого особенного пристрастия к мадемуазель Адриенне я не питаю. Но если она меня просит свезти ее к министру, я охотно готов оказать эту услугу в полной уверенности, что она не заставит меня раскаиваться!

      Адриенна дружески протянула руку Балейнье и с чувством промолвила:

      – Будьте спокойны,