– Да какие, к чертям, авторитеты! – с досадой воскликнула Марина. – В музей района поехали, только и всего. Там вроде факты какие-то новые вскрылись насчет войны, ну и надо было узнать, что и как. У нас же рубрика есть: «Люди войны». И ведет ее Катя, корреспондентша. А Тоню отправили с ней, потому что в музее протечка крыши и еще какая-то гадость, экспонаты заливает. В общем, нас попросили взять это дело на контроль. Ничего более некриминального просто придумать невозможно, верно? Но девчонки пропали – ни дома их нет, ни на работе.
– Но ведь они же, кажется, барышни взрослые, – еще осторожнее проговорила Алена. – Не могло быть так, чтобы…
– Не могло! – с большей досадой ответила Марина и даже воздух ладонью рубанула в доказательство того, что нет, не могло. – Тоня еще ладно, она худо-бедно способна на некоторые… мм… неожиданности, но Катерина… Нет, исключено! Катя железный человек. Для нее работа – прежде всего, и всякое такое. К тому же у нее встреча была сегодня назначена с одним иностранцем, немцем вроде бы, который специально в Нижний приехал, чтобы с ней повидаться. Я не сильно в курсах, что там и как, но Катерина какой-то сенсацией грозилась. Дедуля к ней пришел, а ее нет. Часа полтора прождал, да так и ушел. Правда, философски отнесся к тому, что Катерины нет, мол, дело молодое… Я уж не стала ему говорить, что девчонки еще вчера пропали, а то хватил бы кондрат старикана – он уже совсем божий одуванчик. Вообще, на грани старческого маразма, ну разве можно в такие годы в такую даль пускаться?
– Я этого старикана видела, – усмехнулась Алёна. – Ничего себе одуванчик! Он еще хоть куда, по-моему, маразма в его случае ждать дольше, чем Сольвейг ждала Пер-Гюнта. Да, впрочем, бог с ним. Слушайте, Катерина из какой редакции?
– Из культуры, – сердито ответила Марина, которую, такое ощущение, праздное любопытство Алёны начало раздражать. – Разве вы ее не помните? Она вот здесь, за компьютером сидела, вы же ее видели. Неужели не помните?
Уже говорилось: хорошей памятью, особенно зрительной, Алёна не отличалась. То есть иногда некоторые лица впечатывались в нее просто намертво, а некоторые так и скользили где-то по обочине сознания. И поэтому она только виновато покачала головой, поглядев на стол, на который показала Марина: не помню, мол. И вдруг взгляд ее упал на фотографию, стоявшую в рамке, – две девушки держат огромного белого медведя и тянут его каждая к себе, как Груше и жена губернатора тянули в разные стороны ребенка в пьесе Бертольда Брехта «Кавказский меловой круг».
– Это они, – сообщила Марина похоронным голосом, заметив взгляд писательницы. – Они за один репортаж приз получили на двоих… их потом даже по телевидению показывали…
В голосе редактрисы задрожали слезы, но Алёна не обратила на ее печаль внимания, будучи всецело занята разглядыванием фотографии.
– Боже ты мой! – воскликнула она внезапно. – Слушайте, ну и растяпа же я, память – совершенно как решето… А я-то