По прямому тракту он направился к валу Земляного города, ветряные мельницы приветствовали его взмахами крыльев, коровы и козы бродили по лугу, ощипывая остатки жесткой травы. Скоро он попал в слободу, которая по имени стрелецкого приказа Зубова называлась Зубовской. Домишки лепились один к другому, за ними раскинулись огороды, сады, крики галок оглашали окрестности, и старая церковь Троицы встречала колокольным звоном.
Пречистенские ворота раньше назывались Чертольскими из-за многочисленных в этой местности оврагов – черторыев. А до самых ворот доходил Сивцев вражек, окаймлявший шумную речку Сивку. После Пречистенских ворот Матвей сразу попал в людскую толчею: здесь торговали рыбой, квасом, кричали извозчики, зазывая седоков, толпились арестанты, умоляя о денежке для своего жалкого кошта, ну и, конечно, убогие, одно слово – Божедомка. Рядом, за церковью Спаса, находились дома, куда божедомы – особые агенты – сносили пьяниц, калек и подкидышей. В их обязанности входило также подбирать и уносить в мертвецкую трупы.
Матвей уговаривал себя, что ему надо поспешать к стряпчему, который днем может отлучиться куда-либо по своим делам, но вместо этого продолжал ехать по дороге, петляющей, беспечной – очень ему хотелось поболтаться по Москве в этот погожий день просто так. Еще надобно посетить Никольскую, где находились лучшие в городе книжные лавки. В Париже он привык думать, что книги – это первое дело, и в Охотные ряды надо, там лавки с заморским шелком, обещал Клеопатре на платье купить.
Богатые боярские подворья стояли рядом с убогими хижинами, за ними церкви, потом голые деревья с лохматыми вороньими гнездами. Рядом виднелся след недавнего пожарища, разбросанные по земле бревна и остатки кровли, и опять шла нарядная улица, и множество народу толпилось на ней. И никто не боялся носить русскую одежду, осмелели после смерти Петра: гладкие и из пестряди[4] длинные сарафаны-шушуны, кофты-шугаи[5], обозначивающие могучие талии, на ногах поршни[6]. Матвей обрадовался, что помнит все эти названия, и подумал вдруг, как много во всех этих русских одеждах буквы «ш», которая скорее шепчет, а не шипит.
Одежды шепчут, а люди орут как оглашенные, продавцы норовят обмануть покупателей, а те продавца. Нагловатая бабенка в немецком платье и епанче, отороченной мехом, держала во рту колечко с бирюзой – знак ее низкой профессии. Она поймала взгляд Матвея, лихо, словно шелуху, выплюнула колечко в кулак и захохотала, закинув голову. Матвей невольно рассмеялся в ответ, но пришпорил коня. Такие уличные знакомства хороши в Париже, но не в Москве, потом от этой беспутницы не отвяжешься.
Встреча с продажной красавицей настроила его на бесшабашный лад. А почему бы не завернуть в приличный трактир, не выпить в честь приезда в древнюю столицу? Он уже повернул лошадь в ближайший проулок,