Однако всякий раз, когда в памяти хоть на мгновение появлялась красная и кремовая гостиные, или нож, застрявший в лакированной поверхности столика, или голубые глаза, Игорь испытывал легкую грусть. Не было никакой одержимости, реальный мир не казался ему теперь отвратительным или ненастоящим по сравнению с тем, который он видел во сне.
Скорее, это была ностальгия. Та, которая остается у ребенка, когда его семья переезжает в новый дом, и он вынужденно расстается с друзьями и с местами, которые знакомы ему с рождения. Будто бы Игорь не увидел все те необыкновенные события во сне, а будто они случились с ним на самом деле, но очень давно. И время прошло, и наступила новая жизнь, а душе хотелось возвращения во что-то тогдашнее, знакомое. Волнующее и успокаивающее одновременно. Да, он не просто вспоминал свое приключение. Он по нему скучал.
Реальность же и правда никуда не делась, и Игорь включился в нее очень уверенно, а в этот день она оказалась даже насыщенней, чем обычно. В подвале арт-центра – бывшей национализированной фабрики конца позапрошлого века – рванули в нескольких местах трубы, так что все арендаторы остались и без воды, и без туалета. А еще грохнулась беспроводная связь, и скорость интернет-связи на всех устройствах напоминала теперь дремучие модемные времена. А в самый разгар этого погружения в каменный век подъехала машина с расходниками, но без курьера, и водитель наотрез отказался покидать кабину и помогать поднимать коробки и свертки на четвертый этаж.
Игорь принимал все эти мелочи как должное и пытался вызвать в себе ту деловитость и легкую злобность, которые обычно помогали ему переживать внезапно возникшие незапланированные промежутки. Но как-то не получалось. Деловитость была настоящей, но натужной, а злобность – притупленной, будто нож, давно не знавший точильного камня. Орудовать таким можно, но пробить с размаху, скажем, маленький деревянный столик – точно нет.
Вопрос о возрасте здания арт-центра Игорь задал, когда в перетаскивании расходников образовалась спонтанная пауза. Пользуясь возникшим между Игорем и двумя его коллегами молчанием, он, не удержавшись, снова погрузился в состояние своей странной ностальгии.
Конец XIX века.
Время офицеров с картами и дуэлями, дам в платьях с корсетами, шпаг, экипажей, лошадей, кринолинов – чем бы эта хрень ни являлась – царей, крестьян, жертв сперва тяжкого крепостного права, а потом – его отмены… Много ли знал об этих временах Игорь? Уж не больше, чем обычный ученик в стандартной школе. Из истории ему больше нравились петровские времена. Ну и про Великую Отечественную он, понятное дело, прочитал в свое время немало.
А