Вновь многократно
Свидеться, Земля.
И всё, что будет,
Что ещё не сбылось,
Лучом пронижет
Глубину души
И растворится —
Словно жизнь приснилась,
Хоть билось сердце,
Веря в миражи.
«У человека случилось великое горе…»
У человека случилось великое горе:
Его опять предали, в паноптикум заточив.
Чтоб его чувства под лупой исследовать в споре,
Напевая въевшийся в мозг лейтмотив.
Человек под стеклом, а вокруг паноптикума
взирают
На движения, муки, слёзы – не люди, а те,
Кто был в первой цепочке отсеян и изгнан из рая —
Змей и его последователи в грехе.
Со своими мерками беспринципными к человеку
подходят,
Душу меряют, совесть – но сверку ведут по грехам.
Может ли – кто сотворён и Господнему Лику
подобен —
Выжить там, где процветают содом и бедлам?
Среди тварей хвостатых, чешуйчатых, скользких,
рогатых,
Ад создавших на райской земле, задушивших
любовь,
Как же не умереть, если Бог, на Голгофе
распятый,
Смотрит, как по воскресеньям они пьют Его кровь.
«Смотри, я вернулась в детство …»
Смотри, я вернулась в детство —
На голове у меня – пух,
Как одуванчик белый —
Дунь – превратится в слух:
Дышит, дышит, парит,
На солнце блестит —
Накипело.
В руках – лук.
Я стреляю смело.
За дело, если задело,
Зацепило, как тетива —
Натяну – ни жива ни мертва.
Так, чтоб стрела запела,
Как сердце —
Перед расстрелом.
Зазвенело.
Летит прямо в лоб,
Неумолимо вращаясь.
Треснул мой мир на части,
Чтоб целым остаться мог.
В эти миллисекунды
Меня на прицел взял Бог.
Спас от летящей пули.
Чувствуешь – я лечу?
Я возвращаюсь в детство
И превращаюсь в дух.
Все живы. Никто не умер.
Земля стала как пух.
Мягкая, как одуванчик,
Шепчет о детских снах.
Я засыпаю. Мама,
Укачаешь меня на руках?
«Обещали жару. И в пекло – выжженное – попали…»
Обещали жару. И в пекло – выжженное – попали.
Вырваться – невозможно, молиться —
уже ни к чему.
Не до молитв. Не до будущего. Не до регалий,