Что касается зажигалника, то, по мнению исследователей, под этим термином понимался не простой поджигатель, а лицо, которое, поджигая город, посягало при этом на общественное спокойствие либо преследовало цели оказать этим содействие военному противнику. Поджог, хотя и совершенный умышленно, не всегда влек смертную казнь. Из судебного списка от 30 июня 1503 года явствует, что виновный в поджоге монастырской деревни Михалка Жук приговорен к возмещению монастырю нанесенного ущерба в размере 5 рублей. За отсутствием денег и поручительства в уплате их виновный передан монастырю до искупа, то есть до отработки долга. Так, Кормчая книга устанавливала смертную казнь через сожжение за злостный поджог: «…иже некия ради вражды, или разграбления деля имении, разжения творяще во граде огню да преданы будут». Эта норма нашла практическое подтверждение в 1547 году, когда начались пожары в Москве. Сразу же возникли слухи, что виновниками пожаров были зажигалники. Многих зажигалников «имали и пытали», а затем «казнили смертной казнью: глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те же пожары метали»[7]. Таким образом, в современном понимании зажигалник совершал либо акт терроризма, подобный тому, который описан в статье 205 УК РФ 1996 года, либо диверсию (статья 281 УК РФ), осуществленную в целях оказания помощи военному противнику.
Уточнение состава измены связано с так называемыми кресто-целовальными записями конца XV – начала XVI века. В этих записях давалось обязательство «никуда не отъехати», «служить князю, княгине и их детям» «в правду, безо всякие хитрости», «лиха… не мыслити, ни думати, ни делати» и «о готовящемся на государя лихе известить». Целовавший крест представлял поручителей, которые отвечали за него денежной суммой от 2 до 20 000 рублей.
Согласно литературе первое упоминание об «измене» как нарушении данного обещания содержится в записи Ивана Дмитриевича Бельского от 1562 года. Измена могла выражаться