травмы, полученные при падении с коня или после удара молота? Показывались ли в тех книгах последствия встречи с топором? Быть может, хотя бы изображения бывалых вояк, получивших небольшой удар мечом по лицу, приводились рядом с описанием? – всё таким же привычно-прохладным тоном поинтересовался Глейгрим. Он оторвался от созерцания оранжевого пятна, чтобы взглянуть в лицо собеседнику, в глазах которого начала появляться мысль.

      Робсон насупился, кротко взглянул в глаза соседа, почти сразу отвернулся и замолчал. Раял хотел верить, что тот задумался.

      – Чего же мы ждём, милорд Глейгрим? Давно пора показать этим Флеймам, чего мы стоим! Они пожалеют, что решились пойти против нас! – воскликнул юный Эйджлесс.

      Лорд Эйджлесс, добрый и преданный вассал правителя, занемог. Не в силах сидеть в седле, он отправил вместо себя брата Каяна и сына, и если более старший и опытный союзник руководил левым флангом, то присматривать за очередным юнцом стало обязанностью Раяла.

      Присланный вассал был младше Робсона, не успел жениться и, может быть, ещё даже ни разу не возлежал с женщиной. Хотелось бы верить, что он не читал прекрасных романов о войне и сражениях и внимательно слушал своих учителей. Щуплый и бледнолицый юноша выглядел как человек совершенно неопределённого возраста – ему могли дать двенадцать, а могли и двадцать лет, когда тот молчал. И если бы Раял не знал, что у лорда Эйджлесса есть только один сын, то посчитал бы, что могла произойти ошибка. Сам лорд, его брат и дядя вызывали столь же противоречивые чувства. Главе Ветви давали и тридцать, и сорок, и пятьдесят, и долгое время даже для Раяла истинный возраст подданного был загадкой, пока лорд-правитель не обратился к летописям.

      Как бы там ни было, но наследник не сумевшего приехать лорда не доставлял проблем. Он имел своё мнение и не смущался им делиться, однако во многом проявлял больше храбрости и разумности, нежели более старшие юноши. Эйджлесс уже успел освоиться с оружием, неплохо держался в седле и, что не могло не радовать, понимал, что бой означает смерть и увечья. Он не позволял себе открыто переживать, однако Раял случайно услышал его разговор с дядей. Правильную, в меру грубую, достаточно разумную и необходимую беседу перед первой в жизни битвой. Сам Раял в подобной не нуждался, но он вспомнил о Хагсоне, которому не хватало такого наставника и нужных слов.

      Третьим спутником был ещё один юнец возраста Робсона – племянник лорда Андерхэда. Темноволосый, курносый, удивительно пухлый для привычных глазу сторонников Глейгримов и невероятно болтливый юноша с лицом, на котором отражалась каждая эмоция. Он превосходно управлялся с лошадью, не хуже, чем с собственным языком. Пока Раял наблюдал за Зейиром, а два лорда, нервничая, жались к нему, Андерхэд расположился немного поодаль и никак не мог перестать рассказывать весёлые истории из своей короткой, но яркой жизни командующим и сирам, что отказались покидать владения, ставшие домом, и правителей, ставших семьёй. Что-то из своих историй лорд явно выдумал