– Я потеряла тебя… – плакала она горько.
– Я недостоин тебя… Ты, лучшее, что со мной когда-нибудь случалось… – шептал он, лихорадочно втискиваясь в рукава пальто и уволакивая Оксану на улицу. Поймав машину, не торгуясь, назвал адрес, запихнул туда опьяневшую подругу, и принялся страстно ее целовать.
– Как поздно! – слезы текли по ее щекам, придавая губам солоновато-горчащий вкус.
– Это лучше, чем никогда!
– Уже не исправить…
– Мы сможем…
– Нет-нет…
– Да, милая, да…
Утро оказалось чудовищным. Оксана застонала и потянула одеяло на себя, пытаясь укрыться с головой от назойливого апрельского солнца и гомона счастливых воробьев. Откатившись в сторону, наткнулась на чью-то руку и в испуге вскочила, тут же схватившись за разламывающиеся от боли виски, в которых стучали и ревели отбойные молотки. Костя недовольно повернулся к ней спиной и сонно спросил:
– Который час, Светик?
– Одиннадцатый… Я не Светик, ты перепутал постели…
– Что? – с трудом разомкнув глаза, спросил Костя. – Ой! Вот, черт!
– Я не черт! Вчера вроде была краше! – попыталась пошутить Оксана и, поднявшись, побрела на кухню.
«Зачем я это устроила? И надо же было напиваться в хлам, а потом тащить Костика в постель! Тоже мне, нашла, чем заняться! Эго свое потешить решила? Знаменитый писатель в койке бывшей возлюбленной! Заголовки для газет! Тьфу! Теперь самой на душе противно. Придется на работу звонить – отмазываться, врать что-то… В таком состоянии на работу не ходят…»
– Оксан, ты меня извини, если что не так, – выполз на кухню потрепанный и жалкий писатель. – Я не хотел…
– Все хорошо.
– Я, правда, не хотел… Можно я позвоню?
– Конечно. – ответила Оксана, а про себя подумала: «Не хотел… Еще как хотел… судя по… гм…эрекции».
– Ты извини… У меня разговор конфиденциальный…
– Без проблем. Телефон в комнате. Я тут посижу, заходить-кричать не буду, не переживай.
– Ты умница.
– На том и стоим, – ехидно произнесла она и поморщилась. Ватный привкус во рту невыносимо мешал говорить.
Из комнаты доносился приглушенный виноватящийся голос Кости. Против воли девушка прислушивалась к словам, и каждое из них становилось если и не порцией яда, то касторки уж точно – писатель объяснялся с женой и врал при этом как сивый мерин, исповедуя принцип: «Отпирайся до последнего». Куда девалась его вчерашняя алкогольная