Александр Борисович Турецкий слушал внимательно.
– Скажите, Виталий Ильич, а чем именно занимался Скворцов как художник? Что было его специальностью: живопись? или инсталляции? или, может, художественная фотография? Сейчас «художник» – понятие широкое…
Сумароков незаметно, как он сам считал, подсмотрел в обрывок бумаги, на котором было написано искомое слово. Простое как будто бы слово, коротенькое, а вот почему-то из памяти вылетает.
– Он был граффером, – изрек наконец Виталий Ильич.
– Кем-кем? – простодушно уточнил Вячеслав Иванович Грязнов, для которого это слово тоже не относилось к разряду знакомых и широко употребляемых.
– Граффером, – добросовестно повторил следователь Сумароков. – Графферы – это те, которые разрисовывают стены. «Граффити» – настенные рисунки.
– А сколько ему было лет?
– Сорок шесть.
– И что, в таком возрасте он этим хулиганством занимался? – Изумлению Грязнова не было предела.
– Да будет тебе известно, Вячеслав Иваныч, – проинформировал друга Турецкий, едва сдерживая смех, – что «граффити» – не хулиганство, а признанная мировым сообществом разновидность искусства. Я в ней, правда, сам не специалист – ну что ж, придется подковаться.
– Для твоей эрудиции, Саня, это только полезно. А вас, Виталий Ильич, поскольку вы осматривали место происшествия, готов включить в следственную бригаду по делу Бирюкова – Скворцова. Кому, как не вам, заниматься проблемами транспортной милиции.
– Есть заняться проблемами транспортной милиции! – отрапортовал Сумароков. – Только одному здесь не справиться. Если вы не против, Константин Дмитриевич, есть у меня на примете оперативник Иван Козлов. Способный парнишка…
Возражений не последовало.
Глава 4
Нинель Петровна проявляет выдержку
Кто бы мог подумать, что валерьянка может произвести такое губительное действие на организм! Утомленная за эти страшные дни огромным количеством сильных транквилизаторов, которые плескались в ее крови, образуя дурманящую смесь, Нинель Петровна Скворцова сделала усилие воли, и перед тем как ехать на кладбище, приняла валерьянку. Одну лишь валерьянку, заурядные таблетки в цыплячье-желтой оболочке. Не хотела затемнять воздействием услужливо-обесчувствливающих транквилизаторов минуты последнего прощания с Колей. А вышло так, что еще больше себя одурманила: все перед глазами поплыло, руки-ноги перестали слушаться, в ушах стоял звон. В автобусе с надписью «Ритуал» ее укачало, и Нинель Петровна с трудом сдерживалась, чтобы не поддаться убаюкивающему движению и рокоту мотора, звучавшему, точно колыбельная. Из кладбищенской обстановки ей запомнилась лишь черная рана могилы, которую не успели заранее вырыть и докапывали при них («Земля