– Ты уверен, стоит ждать войны…? – спрашивал хорезмшах, обуреваемый сомнениями.
– Я думаю, будет война. Совершено непоправимое… – отвечал сын Джелал-ад-дин.
– Полагаешь, готовиться…
– Рассылать во все концы, как можно, скорее…
– Почему ты так обеспокоен?
– Не знаю. Скорее, говорит за меня сердце. Что-то давит, колет…
– Неужто так силён, так грозен этот хан, про которого не знаю. Хотя, присылал дары мне, и послание.
– В том послании не было такого уж дурного, предосудительного. Разве что… – и смолк старший сын.
В умолчании сына всплыли на поверхность памяти подробно слова того хана в его послании. На бумаге обращался этот хан к нему как равный с равным, не так, как многие из высшей знати и в самом Хорезме, и от государств сопредельных. Как их слова ласкательны для слуха! Но вот дары этого хана? О-о! А тот караван, который так безжалостно разграбил родственничек дражайшей матушки Теркен-хатун. Это был его караван! А ведь по её настоянию, превозносящей лишь высокую знать кыпчаков, он-то и лишил старшего сына, мудрого сына самого наследства на престол. Да всё потому, что родила его туркменка, а не из рода высокочтимой кыпчакской знати. А вот Озлаг-шах, объявленный наследник слишком мал, да и не превзойти разумом своим старшего брата, уж никак. Одно лишь достоинство – мать именно из того рода, который разумом да сердцем и взлелеет всегда матушка Теркен-хатун.
– Неужели так силён этот хан? – спрашивал обоих хорезмшах.
– Трудно сказать, не увидев его государства. Но, то сражение… – отвечал на этот раз задумчиво тихо преданный эмир Тимур-Мелик.
– Уж, договаривай… – всколыхнулась чаша нетерпения из глубин души хорезмшаха.
– Их войско было намного меньше нашего, но мы не одержали победу.
– Но ведь говорили же, что бежали они подобно жалким трусам.
– Говорили те, желающие прослыть верными в твоих глазах, да отважными… – уже вставил слово старший сын, истинно владетель мудрости да отваги несокрушимой, бесценные достоинства которого никак не хочет разглядеть неугомонная Теркен-хатун, чей взгляд разума и застилает пелена амбиций непомерных лишь во славу её сородичей и не более того.
Он понимал, кто эти те. Старались приписать себе заслуги в той битве, которая, как оказалось, ибо знал, что старший сын не утаивает, никак не утаивает. Никакой победы не было, близко не запахло. И сражались таинственные воины из неведомой земли не так, не так. И ночью, обманув наблюдательные взоры, да нагнав притом страху, скрылись под вуалью тьмы. «Они не бежали. Они ушли, покрыв себя неведомой тактикой, подобно хитрому лису…» – говорил тогда старший сын, в голосе которого и не утаить восхищения. Но, то было тогда, и в миг вспомнил лица Джелал-ад-дина и верного эмира Тимур-Мелика,