– Та-ак…
– Этого хватило. Теперь мне приписан контрабандный провоз в СССР подрывной сионистской литературы. Обо всем доложено и в консерваторию, и в соответствующие инстанции. Так что отныне я, дорогой мой друг, и изгой, и пария. Не говоря уже о том, что, разумеется, «невыездной». За пределы Московской области пока еще выпускают – и за то спасибо.
– Гера, это же какой-то бред!
– Не скажи. «Они» так не считают. Ну все. Поговорили. На сегодня достаточно. Увидимся – потолкуем подробнее.
Первым, кого встретил Юрий на следующий день в консерватории, оказался секретарь комитета комсомола Лешка Фролов. Перст судьбы! Из всех соучеников не было более скользкой и неприятной личности, наиболее подходящей, чтобы сорвать злость и раздражение Владимирского после вчерашнего разговора с Геркой. Бездарнейший музыкант, но при этом умный, хитрый и прозорливый карьерист, Фролов давно уже поставил крест на своей виолончельной исполнительской судьбе, прекрасно понимая, что никаких лавров он тут стяжать не сумеет. Иное дело – общественно-политическая сфера. И здесь дипломатичному, ловкому и беспринципному Фролову не было равных.
Вот и сегодня, уловив каким-то шестым чувством возбужденное и неадекватное состояние Владимирского, Фролов ловко перехватил инициативу в разговоре:
– Юрка! Поздравляю! Говорят, ты был бесподобен!
– Спасибо.
– Ну вот теперь еще «возьмешь» Венявского – и прямая дорога на Чайковского.
– Какого-такого Венявского? В Познань едет Райцер.
– Э-э-э… Ты, я смотрю, несколько отключился от нашей здешней жизни. Ну что ж, буду первым, кто тебя обрадует. С тебя, кстати, причитается за добрую новость. Решением кафедры, партбюро, ученого совета – на Венявского едешь ты.
– На Венявского едет Райцер!
– Уже не едет. У него… С ним… В общем, с Райцером возникли некоторые проблемы.
– Какие еще проблемы?
– Все в свое время узнаешь. Я, кстати, именно тебя и разыскивал. Сегодня в одиннадцать подойдет один очень важный человек, который хотел бы с тобой встретиться.
– У меня в одиннадцать репетиция.
– Юра, это человек, из-за которого репетицию придется отменить. Ты меня понял?
– Нет.
– А жаль! Так в одиннадцать в комитете комсомола.
– Чего ты темнишь, а?
– Юра, в одиннадцать. А репетицию перенеси, переназначь на другое время, отмени, в конце концов. Ну я не знаю что… Что-нибудь сделай.
Дверь комитета комсомола Юрий открывал с каким-то тошным и муторным чувством. За столом секретаря сидел аккуратненько одетый малопримечательный человечек. Фролов, уступивший гостю свое руководящее кресло, как-то показательно суетился, создавая видимость несуществующей деятельности: перекладывал бумаги на столе, переставлял папки в шкафу…
– О! А вот и наш дорогой Юрочка! Ну я пойду, у меня сейчас семинар по научному коммунизму, а вы пока побеседуйте.
– Да-да, Алексей Петрович,