И превзошёл и в силе, и в размахе.
И я в густой тени его сижу,
Перебирая жёлтый лист опавший.
Стоп: я на него сейчас гляжу,
Как на меня смотрел отец уставший.
– Что за «стоп»? Александр! Вы же не на дрезине едете и не в машинном зале у компрессора стоите на вахте!
Было уже заполночь и на пустынной улице голос гремел раскатисто:
– Нет в поэзии такого слова «стоп»!
Ковальский посрамлённо молчал, досадуя, что прочитал именно это стихотворение.
– Если мои не нравятся, слушай те, которые лучше моих, – объявил Шостко и звучно начал:
Я уйду в заливные луга,
Там братан рыжих тёлок пасёт,
И над тёплой землёю дуга
Семь цветов моей жизни несёт!
– Иван Никульшин! Как и ты – деревенский! Каково, а?
– Хорошо, – убито отозвался Ковальский.
– У Ивана первая книжка выходит. И я – её редактор!
Когда ввалились в квартиру и включили свет, из приоткрытой спальни донеслось:
– Володя, ну сколько можно, ей-богу, второй час ночи!..
Они в одних носках быстренько проскочили на кухню и Шостко пояснил:
– Мы на днях у Иванова-Паймена хорошо одно событие отметили. Вот она и это самое…
Скворчала на сковородке колбаса. Хозяин достал рюмки. Ковальский думал, как же завтра пойдёт на работу, спать оставалось совсем ничего. «Пока вернусь…»
– Владимир Владимирович, а как вы относитесь к Михаилу Герасимову, воспевавшему железные цветы? – спросил, сидя за столом, Александр.
– Как я отношусь? Его ценили Валерий Брюсов и Владислав Ходасевич. Он был одним из основателей литературной группы «Кузница». Председательствовал во всероссийском Союзе писателей. Это много значит. В поэзии он – мастер!
– Но разве «мастер» – это не сомнительная характеристика для поэта, – не возразил, а скорее, подумал вслух Ковальский.
– Может быть. Но цветы, выращенные Герасимовым, цвели вызывающе и ярко!.. Там, где сталкиваются природа и индустрия, находится искусство. И я это понял!
Последняя фраза резанула. «И он говорит о пользе такого столкновения для искусства? Надо Герасимова перечитать… Но я ведь больше и не о Герасимове спрашиваю, мне важно знать: такое «железо» – смерть для человека будущего или спасение? Шостко не готов продолжить этот разговор или он ему кажется не главным?.. Если Герасимов находился именно там, где искусство: на столкновении природы и индустрии, – то почему его стихи почти никто не помнит? А есенинские, в которых боль и печаль по утрачиваемой гармонии с природой, стали народными песнями?..» – вопросы не давали успокоиться, но Ковальский не сказал об этом новому знакомому. Есть ответы, которые надо искать самому, – это он давно уяснил.
…Расставаясь, договорились, что Александр принесёт свою тетрадку со стихами на станцию «Скорой помощи», когда будет дежурить Владимир Владимирович.
– А как вам туда звонить?
– Ну, как? Обычно – «ноль три».
V
Сосед продолжал «выдавать». Оказывается,