В наосе тихо и безлюдно, лишь сидит на скамье грустная немолодая женщина. Она мельком бросает на Жиля взгляд и тут же снова погружается в свои мысли. Остро, словно укол иглой, пролетает воспоминание: сколько раз Жиль приходил в храм и видел сидящую так Веронику. И точно так же получал взгляд вскользь – незнакомому человеку от такого же незнакомца.
Мальчишка присаживается на край скамьи, стаскивает ботинки и неловко прячет их под сиденье. «Я просто побуду здесь. Отдышусь. Вдруг именно тут станет легче», – думает он, глядя на живые цветы в вазе у амвона. Вероника разводила здесь страстоцвет, но почему-то он не пришёлся по душе новому святому отцу, и теперь в вазах белели мохнатые шапки длинноногих хризантем.
Поневоле все мысли возвращаются к Веронике. Душа полнится горькой смесью любви и отчуждения. «Мы так много вынесли друг без друга и столько пережили вместе, что казалось, ничего нас не поссорит и не разлучит, – думает Жиль, обнимая себя за плечи, словно в Соборе холодно. – Что такое происходит с нами, если я хочу быть далеко от самого родного мне человека? Это неправильно, так просто не должно быть! Но это есть. Я не хочу винить её ни в чём, но обвиняю. Отчего она так нетерпима даже к мысли об Акеми? Она знает меня с рождения и что же, думает, я могу любить недостойного, плохого человека? Я не понимаю её, хоть и пытаюсь. Сколько можно осуждать моё желание быть с Акеми рядом? Почему это плохо? Чем мешает Веронике та, которую я жду, к которой тянусь? Или это протест из-за того, что я не хочу быть таким, как наши соседи в Ядре?»
За колоннами звучат шаги, и к алтарю из нефа выходит отец Стефан – новый кюре Собора. Жиль не испытывает к нему никаких тёплых чувств, так как точно знает, что этот невзрачный человек лет тридцати был назначен на замену отцу Ксавье. Не в помощь, как сказали прихожанам, а вместо. Пока шёл суд над обвиняемыми в измене городу-государству, отец Стефан и внутреннее убранство храма переделал, и порядок проведения мессы пересмотрел. И вроде как изменилось немногое, но… В один прекрасный день прихожане явились толпой к соцслужбе Второго круга и потребовали возвращения отца Ланглу. Вернули, но в прежней должности Ксавье не восстановили. Его теперь редко видели в Соборе: он навещал своих прихожан на дому, посещал госпиталь и маленькие амбулатории Третьего круга или наблюдал за работой инкубаторов Сада и трудился над восстановлением разрушенной части стены и разбитым витражом. Света и доброты в любимом целым городом священнике меньше не стало, но грусти в глазах прибавилось. Как будто отец Ланглу лишился дома.
«Поговорить бы с Учителем. Он всегда знает, что посоветовать. – Эта мысль заставляет Жиля немного воспрянуть духом. Но ей на смену приходит другая: – Нет, не поможет. Он будет на стороне Вероники. И что я тогда ищу здесь?»
Он забирает из-под скамьи ботинки, встаёт и идёт на выход.
– Месье Бойер, – окликает отец Стефан. – Подождите!
Жиль вздрагивает