Она так привыкла тайком наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить его лицо: всегда бледное, с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или даже просто симпатичного в нем не было, разве что глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, иногда злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.
Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, профессор во время занятий держался свободно, добродушно, весело подшучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны – задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе мельчайших подробностей и требовал от нее также педантичности и скрупулезности.
После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке – та не пошла по стопам родителей и деда, а окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор чрезвычайно гордился ею, называл «умницей» и «талантищем», все обещал принести и показать Жене ее работы.
Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами: он знал, что они живут вдвоем с матерью и часто передавал ей приветы. Об одном Женя умалчивала – о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…
…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв мерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.
В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций – Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три раза. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях – в остальное время он был занят не меньше ее. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно