– Болел потом две недели, школу пропустил, – заканчивает он свой рассказ. – А после этого парусным спортом увлекся, даже на настоящем швертботе научился ходить.
Данька хихикает, думая о том, что деду Ивану повезло – и на плоту покатался, и в школу не надо было ходить. Красота!
Не до смеха ему становится, когда он видит витрину с названием «Осколки снарядовъ, извлеченные у раненыхъ въ бою 1-го августа 1904 года крейсеровъ «Россiя», «Громобой» и «Рюрикъ». Под стеклом лежат кусочки металла, с виду безобидные, но на деле – несшие смерть живым людям. Данька чувствует, как его спина вдруг покрывается холодными мурашками. Это вам не ролик на тиктоке, где плюют вверх, а потом ртом ловят свою же слюну.
Вот осколок, вынутый из раны комендора (так раньше на флоте называли артиллеристов, объясняет дед Иван) крейсера «Громобой» Ивана Лобзина. Угодивший в среднюю треть правого бедра комендора осколок был извлечен, а Иван Лобзин после длительного лечения выздоровел. Его коллеге, комендору крейсера «Россия» Федору Филлиппову, повезло меньше. Крупный осколок раздробил ему бедренную кость. Комендор поправился, но с «укорочением конечности на 1 ½ вершка», как написано под осколком. То есть, моряку отрезали часть ноги. Полтора вершка – сколько это, интересно, в сантиметрах? Дедушка подсказывает, что вершок равняется четырем с половиной сантиметрам. Полтора вершка тогда будут… Данька хмурит лоб, шевелит губами, пытаясь сосчитать в уме. Почти семь сантиметров! Ого! Он смотрит себе под ноги. Всю ступню, получается, отрезали!.. А старшему боцману «Громобоя» Степану Коваленко, из голени которого (Данька нагибается и для чего-то трогает себя за это самое место) врач достал осколок снаряда, похожий на рыболовный крючок первобытных людей, пришлось совсем плохо. У него случилось гнилокровие (заражение крови), отчего он взял да и умер.
Потрясенный Данька отходит от витрины.
– Деда, – задумчиво окликает он дедушку. – А с кем они дрались, крейсера?
И неожиданно оказывается, что японцы, до того, как придумали свои аниме, суши и караоке, очень любили со всеми повоевать. В том числе, и с русскими. Надо же, а Данька и не знал…
Когда они выходят из музея, Данька с удивлением обнаруживает, что город подстраивается под его военно-морское настроение. В воздухе висит водяная пыль, которую колючий ветер швыряет прямо в лицо, шум шин по мокрому асфальту напоминает плеск набегающих на песчаный берег волн, и кажется, что где-то над ухом вот-вот заорет чайка.
Они садятся в дедушкину машину. Дед Иван заводит двигатель и, глядя на Даньку в зеркало, спрашивает:
– Понравилось?
– Очень, – честно отвечает Данька. – Спасибо, деда.
Дед Иван молча кивает. В следующий раз он открывает рот лишь минут через пятнадцать, когда по громкой связи звонит его подруга Анна Леонидовна.
– С окуньком из музея возвращаемся, – отвечает дед на ее вопрос, где они. –