Из Москвы в четырехместном купе я ехал один. В Рязани вошел старик. Провожала его шустрая розовощекая женщина лет сорока. Она как-то быстренько ушла. Видно было, как провожатая обрадовалась своему облегчению. Старик, я понял, плохо видел и был такой ветхий, что забот, очевидно, с ним предостаточно. Намаялась.
Мой попутчик начал потихоньку располагаться.
Был уже вечер. Все шло своим чередом. Я вышел из купе. Когда вернулся, он лежал в заметно поношенном синем спортивном костюме, отложив в ноги аккуратно свернутое серое одеяло.
Лицо его, обращенное к потолку, показалось мне сильно бледным… Я, ещё когда он только появился, заметил, что правый висок его и резко обозначенная скула в больших пятнах запекшейся крови. Сейчас эти пятна были обращены ко мне.
Мне стало не по себе. Стараясь не смотреть на старика, развернул газету. Захотелось пить. Я попросил проводницу принести нам чаю. Когда он приподнялся и сел за столик, его лицо оживила улыбка:
– Всё-таки получилось! Едем!
Я выжидательно посмотрел на него.
– Ото всего разом убежал! А они говорят, что я старик!
Я не торопился с вопросами, почувствовав, что попутчик сам разговорится. Так оно и получилось…
Мы напились чаю. Улеглись в постель. А беседа все текла.
Разговаривали мы с Иваном Ивановичем до двенадцати ночи, пока я не объявил отбой.
Говорил он раздумчиво, тихо. Чаще всего конкретно, без обобщений.
– Невмоготу стало, жил как в колодце. Перед окнами пятиэтажка с облезлыми желтыми стенами. Весь белый свет закрывала. Слева между домами одна только береза стоит. И у той верхушка обломана. Вот и все радости.
А я простор люблю. Всю жизнь меж людей по степи колесил с бригадами. Прикипел к делу.
– А теперь?
– Телевизор смотреть не могу, читать газеты – тоже. Внуков в Рязани нет.
– А что с глазами? – спрашиваю.
– Глаукома, – последовал ответ, – сделали операцию на левом глазу. Поздно. Не спасли. Остался годный один. И на него перешла болезнь. Теперь и правый еле-еле видит. Читать даже с лупой не могу. А тут, – он потрогал наросты запекшейся крови у глаза, – упал, когда ходил к глазнику. Ноги уже не те. Лед кругом. Только с третьей попытки попал в больницу. Сто рублей леваку дал, он подвез.
Врач порадовать ничем не смог: и второй глаз становится совсем не годным. Ещё этот ушиб…
– И куда едете с таким зрением?
– Лечиться, в Самару!
– Зачем же в Самару? Ближе – в Москве, там известный глазной центр Святослава Федорова.
– Не-е, – протянул он, поправляя одеяло, – я, если точнее, не в Самару. У меня другое…
Я ведь был уже слепым, в детстве. В четыре года ослеп.
– Как такое могло случиться? – недоверчиво спросил я.
– Так и получилось. Сильно простудился. Вылечили, но пошло осложнение – стал