Эх, если бы он обладал этой редкой способностью некоторых людей расставлять все и всех на свои места и выходить сухим из воды! Вот так, как умеет, например, его давний друг Кристоф. Да где он, интересно? Надо бы набрать его. Может, уже он в редакторах в своей раздутой как индюк «Фигаро»? Как знать, ведь ему прочили большое будущее, думал Филипп.
– Эй, приятель, рассчитаемся! – и он достал из кармана бумажник.
Несмотря на небольшой кризис в финансах, он все же позволил себе некоторые чаевые, а вернее, их излишки. Уж очень хотелось выглядеть беспечным и беззаботным, и не только в собственных глазах.
Глава 2
Он вышел на улицу. Дождь-забияка к тому времени прекратился. Солнце еще не хотело вылезать из-за туч, пыталось играть в прятки с людьми, будто сама природа показывала, кто на планете истинный хозяин.
Глубоко вдохнув, Филипп ощутил аромат свежего воздуха, который, как нигде, очень ярок и насыщен в больших городах после сильного дождя. Хотелось глотать эту свежесть и насытиться ею до отвала. Именно поэтому, несмотря на приличное расстояние, Филипп решил прогуляться до Гранд-Опера пешком. Он надеялся застать свою сестру, которая работала там администратором. Ему очень хотелось сделать ей сюрприз и появиться внезапно. Ведь он так любит ее. Это стало более ощутимым для него после того, как они остались вдвоем, после недавней смерти матери.
«Главное, чтобы ее не отправили куда-нибудь по делам», – думал он.
В голове у него сложился план этого маршрута. Прогулка по любимому городу – как сильнодействующая таблетка, дающая ощущение скорого и приятного избавления от сильных и напряженных раздумий, закручивающих и закручивающих твои извилины в клубок. Ты точно знаешь: еще чуть-чуть, еще немного – и тебя отпустит. Голова освободится, тяжесть уйдет, и станет легко и приятно. Он мог часами в одиночестве бродить по Парижу. Причем в любую погоду.
Париж, Париж… Что можно сказать о нем? Требуется одно только слово, одно название, чтобы выразить то, что не удастся поведать о других городах даже в самой толстой книге! Страны могут разрушиться, народы исчезнуть, могучие горы сдвинуться, океаны пересохнуть, а Париж будет жить и не заметит! Все так же изо дня в день жить и веселиться, и жизнь здесь не остановится никогда. Каждый день – праздник. Буйство свободы, огней, веселящихся людей, кафе, ресторанов, музыкантов, официантов, нищих калек – и все это многообразие сливается воедино, в один безумный орущий поток, и никак не может остановиться. Этот праздник свободы не похож ни на что, даже в нашем безумном мире – какая же в нем дикая и звенящая, пьянящая горечь!?
И ты даешь ему обет – обет отчаяния! – сохранять эту свободу, потому что она уже и в тебе, и ты не можешь не любить ее, она вросла в тебя с такой силой, что это уже практически живое существо. Ты каждый день дышишь сам и слышишь ее дыхание, сродни твоему, такому же горячему и страстному.
Филипп