И является зверь: огромная фигура в тёмно-оранжевом костюме на лыжах. У него гордая орлиная голова, а лыжные палки он держит в огромных когтистых лапах с перепонками. Барон смело шагает ему навстречу, просит поведать ему свой секрет, но птицеголовый безжалостен: он наносит ему ряд разящих ударов лыжной палкой. Потом, уже почти бездыханного он клюёт в несколько сакральных точек – барон кончается.
Лёгкой и быстрой поступью птицеголовый восходит на один из склонов, а потом резко съезжает по запретному пути мимо соответствующей таблички. Он соскакивает с обрыва и, не долетев до земли, сгорает, чтобы материализоваться снова в следующий вечер – и довести своё священное дело до конца, когда взойдёт полная луна.
Глядя на иллюстрацию в учебнике, 11-летний я вспомнил, как в раннем детстве наелся каких-то таблеток из шкафа, и мне было так плохо, что я был уверен – умру. В учебнике был изображён птицеголовый Ра – в таком виде предстал передо мной завораживающий ужас, когда из меня всё уже вытошнили, и я ворочаясь, засыпал в полубредовом состоянии. В этом видении – не стану называть это сном, потому что ничего настолько подробного и символичного мне потом не снилось – я был скорее не сыщиком, которому, как логично вытекает из сюжета, предстояло на следующий день побороть демона, а бароном, который шёл к ужасу с открытым забралом и, вопреки всесильной лыжной палке, оставался моральным победителем.
Лыжная палка была и в руке Ра на иллюстрации – правда, почему-то одна, да и лыж никаких не наблюдалось. Но сами законы древнеегипетского изобразительного искусства показывали богов и людей так, что они никогда не отрывали ног от поверхности: то есть, явно не могли передвигаться иначе как скользя, как на лыжах. Ну а то, что они не знали снега – так это их, египтян, проблема.
Отложив учебник, я встал с дивана и подошёл к распахнутому окну. Был жаркий сентябрь, но мне совсем не хотелось идти гулять, хотя меня кто-то и звал. Внизу копошились какие-то люди: двое пьяниц на скамейке, городская сумасшедшая, качающаяся на качелях и говорящая сама с собой, играющие в футбол парни постарше, среднеазиаты, устанавливающие новую ограду, девочки, прыгающие по меловой разметке на асфальте. Меня охватило уныние: зачем мне это всё? Зачем я им всем? Трудно представить, что меня кто-то когда-нибудь полюбит. И совсем уж невозможно, чтобы меня полюбил этот мир.
Как это просто – перекинуть ногу через подоконник, потом вторую, посидеть немного на парапете, а затем легко соскользнуть вниз, как в бассейн, попробовав воду. Просто соскользнуть, ни о чём не думая, не пронося перед глазами своей жизни – упасть на зелёную траву с какими-то ещё остатками цветов, расколошматиться до неузнаваемости, глухо смяться в угловатую лепёшку.
Нет, подумал я. Своей собственной волей это сделать – это слишком просто. Оно