Из церкви Ушаков отправился к своему другу Александру Суворову, человеку известному и военному, хотя и пожилому.
– Что, ваше благородие, повис кнут над вашей светлой головой? – с интонацией шутки и даже издёвки произнёс Суворов.
Только Ушакову совсем не весело стало, а обидно до слёз, встал юноша и захотел уйти.
– Право, Фёдор, ты что, на шутку обиделся? Все знают, что ты набожный честный человек и копейки чужого не возьмёшь, вот увидишь, что дело в твою пользу будет, а если даже нет, то ты у нас парень крепкий, выдержишь! – хотел поддержать Ушакова Суворов, но опять получилась насмешка.
Ушакову совсем грустно стало, он сел в карету и уехал с мыслью:
«Тоже мне друг называется! Шутки бы только отпускать!»
Два дня прошли тоскливо и тянулись для Ушакова, как тюремный срок. Вроде бы занят целый день Фёдор: то проведывает больных матросов, то военными делами занимается, то качество провизии проверяет, то благотворительные дела, то молитва, то парад принимает, а всё равно неспокойно Фёдору, только одна мысль вертится в голове:
«Что ж меня императрица не вызывает? Скорей бы эта кляуза разрешилась уже как-нибудь!».
Спустя три дня совсем «кисло» Фёдору Ушакову стало, даже кофе выпить не смог за завтраком.
«Поеду к дяде – решил молодой вице-адмирал – может, он помолится за меня…».
Выполнив все свои ежедневные военные обязанности, Ушаков сел в карету и помчался в монастырь.
Вокруг монастыря витал аромат тёплого ржаного хлеба, лилось духовное умиротворяющее пение – только что началась вечерняя служба.
Ушаков снял треуголку и тихо прошёл к печально-светлому лику Божьей Матери, зажёг свечу. Свеча, немного дрожа, горела в руках Фёдора, который отдыхал от волнений в задумчивой молитве. Так искренней любовью к Богу и молитвой и утешил свою душу Ушаков. Когда служба кончилась, снова опечалился Ушаков, но тут подошёл к племяннику старец Феодор и от счастья, что видит крестника, чуть не расплакался.
– Феденька, милый, родной, приехал навестить крёстного! Какой же ты красивый и статный стал! Настоящий защитник отечества, благослови тебя Господь! Пойдём, я тебя подкормлю, а то уж слишком ты худенький… – с улыбкой поприветсвовал племянника Феодор.
Ушаков обнял старца, пошёл за ним в трапезную. Вечерело, стрекотали кузнечики, малиновое солнце, словно смущаясь, садилось в облака, веселился ветерок. Старец распахнул деревянные окна, и в трапезной пахнуло скошенной травой и древесиной. Ушаков сел на лавку, а дядя подал чугунок с картошкой и кислой капустой со словами:
– Феденька, милый, кушай да рассказывай, как живёшь, службу несёшь…
И настолько доброта дяди отогрела Ушакова, что тот уронил несколько капель слёз прямо на картошку.
– Дядя, а я ведь есть не могу, беда у меня такая, что кусок в горло не лезет. Дело в том, что