Мой дед принадлежал к четвертому поколению Картье, которое занималось семейным бизнесом. Он стал последним в роду человеком, возглавившим бизнес перед тем, как его продали в 1970-е. Владельцем сундука, скорее всего, был отец деда, Жак Картье. Перебирая письма, я поняла, что передо мной – история семейной компании, создавшей одни из самых ценных ювелирных украшений для сильных мира сего. Этот сундук со временем прольет свет на роскошные балы Романовых, блестящие коронации и экстравагантные банкеты махараджей. Члены королевских семей, дизайнеры, художники, писатели, политики, светские персонажи и кинозвезды оживут на этих страницах. Мне вскоре предстояло узнать, как король Великобритании Эдуард VII., великая княгиня Мария Павловна, Коко Шанель встали в один ряд с герцогиней Виндзорской, Элизабет Тейлор, Грейс Келли и королевой Елизаветой Второй в богатой истории Cartier. Их связали ювелирные украшения: изумруды размером с яйцо, прóклятые камни, бесконечные нити идеально розового жемчуга, каскады редких цветных бриллиантов, великолепные сапфировые тиары и легчайшие бриллиантовые корсажные броши.
Но старый сундук хранил и личную историю: письма от скучающих по дому сыновей и озабоченных родителей, радостные телеграммы о рождении детей и полные горя послания о смерти, любовные письма и яркие описания далеких стран. Страницы, лучащиеся надеждой и полные страха. Советы отца по поводу новых проектов и переписка между братьями, показывающая их крепкую родственную связь.
Дед иногда говорил о старых письмах родителей, но так и не смог их найти. В конце концов решил, что все утеряно. Когда я вернулась на террасу без обещанного шампанского (позже его нашли в серванте под лестницей), но с пачкой писем, он был невероятно счастлив.
Я обожала дедушку. Безмерно щедрый, добрый, любящий. У него был заразительный смех, заставлявший хохотать всех вокруг. Скромный по натуре, он не был похож на человека, управляющего знаменитой ювелирной компанией. Дома он чувствовал себя счастливым: интроверт, никогда не говоривший о бизнесе. Всегда хвалил предшественников, талантливых мастеров и дизайнеров, которые у него работали, и никогда не упоминал собственных заслуг. Больше слушал, чем говорил: его интересовало, что происходит в семье, все ли здоровы и счастливы. Если возникали проблемы, первым предлагал свою помощь.
Жан-Жак вернулся во Францию незадолго до моего рождения. Каждый июль он ждал нас в аэропорту Ниццы, чтобы отвезти в дом, где жил с бабушкой, а после ее смерти – один. Спускаясь по трапу, мы видели деда – с фирменной трубкой, в знакомой кепке. Как только мы появлялись, он бросался вперед, чтобы проложить путь к машине под обжигающим солнцем. Мы проезжали по Английской набережной, оставляя слева сверкающее море и беспечных купальщиков, и сворачивали в сторону гор. У деда, как и у его отца, были больные легкие, поэтому он жил в горах. После берега и толп отдыхающих пейзаж становился все более безлюдным. Наконец