У ограды кабыздох, преданно сопровождавший Никифорова, остановился и, гавкнув, затрусил прочь. Боится. Верно, лупили раньше почем зря религиозные старухи.
Над входом, вратами издалека виден был кумачовый транспарант:
«КЛУБНУЮ КУЛЬТУРУ МАССАМ!»
Правильно написано, хотя и коряво, можно бы поаккуратнее. Ничего, это мы поправим.
Над лозунгом – облачко. Свежая известка, забелили наскоро.
Никифоров еще раз оглядел церковь, оглядел не сторонне, скорее, хозяйским взглядом. Не такая она и большая, церковь, просто кажется великой. Не собор. Обыкновенная сельская церковь. Была. Теперь это клуб. Подобных клубов много будет по округе, сплошь усеют землю. Очаги культуры, плавильни новой жизни.
Он прошел внутрь. Светло, светло и воздушно. И холодно. После зноя – стынь по телу.
Не сразу он рассмотрел в углу людей. Человек пять. Он пересчитал – точно, пять. И еще…
Никифоров вгляделся. Нет, все верно, не обознался. На возвышении, аналой, не аналой, он слова точного не знал, стоял гроб. Не пустой.
Вот тебе и клуб!
Никифоров в церкви не был давно. В детстве разве, но с той поры почти все и перезабыл. Безбожником отец стал задолго до революции, а мама – из лютеранской семьи и православия не приняла. В церковь водила его бабушка, мама отца, помнилось, как давала ему медные денежки с наказом раздать нищим. Нищих он не любил, особенно увечных, накожные язвы, бельма в закатанных глазах, трясущиеся головы расслабленных пугали и, бросив монетку, он опрометью кидался к бабушке, не слушая благодарности или что там говорили ему вослед. Да и денежек жаль было, лучше бы купить на них петушка на палочке или иной сладости, которые дома не водились – и средств не хватало, и мама считала сладкое вредным.
Никифоров кашлянул негромко, стоявшие у гроба обернулись, но лишь один отделился от остальных ему навстречу, однорукий, рукав выцветшей гимнастерки заткнут за солдатский ремень. Вот отчего вспомнились нищие – углядел краем глаза однорукость, а память возьми и подкинь весточку из прошлого.
– Откуда, парень? – говорил однорукий негромко, но веско, зная, что его слушать – будут.
– Мне товарищ Купа нужен. Он здесь?
– Здесь-то здесь, да… Тебе он зачем нужен?
– Я на практику приехал, – и Никифоров в который раз полез за бумажкой, что выдали ему – большой, отпечатанной на машинке, с лиловыми штампами.
– А, студент. Знаю, – однорукий ловко сложил лист и вернул Никифорову. – Я тобой займусь. Василь, – ладонь ладная, крепкая. – Василь Червонь. Тебе к брату моему, двоюродному, но у нас тут, понимаешь, несчастье, – Василь показал