Чёрная тьма покрылась тишиной, гнетущей тишиной, за которой едва уловить медленное колыхание магического танца смерти.
Он озирался в океане тьмы. Но был же свет там, впереди? Ослеп ли он? Нащупал рацию, это древнейшее создание, от которой отдавало примитивизмом.
– Первый, первый отзовись…, – кричал ли он, шептал ли он.
Тьма оставалась ответом, задавив гнетущей тишиной, что не звенела, лишь предоставив права гулкому биению сердца, что служило источником нарастающего и нарастающего страха. Он озирался кругом. Ведь был же свет впереди.
– Что со мной, что со мной? Я не могу понять. Где остальные? – прорвал тишину тьмы голос первого.
– Ты где? – крик его рванулся в рацию, разрывая тишину.
– Не знаю, не знаю…, – ответным ужасом отдалось справа ли, слева ли.
– Иди на мой голос, иди…
Слева, точно слева послышались вкрадчивые шаги, отдающие неуверенностью. Они приближались. Наконец притаились где-то рядом.
– Где остальные? Где второй? Где третий? Где все? – спрашивал он первого, всё ещё не разглядев во тьме какой-либо его контур.
– Не знаю, не знаю…, – ужас продолжал присутствовать в голосе первого.
Молчание не давало собраться мыслям. Нет, они были, но, скорее, смешались с единым чувством, исходящим от сердца, которым заправил страх. Как? Что происходит с ними?
– Где вы? Где вы все? – то ли истерика, то ли ещё что из этого рода прорвалось в его рацию, как и в рацию первого.
То был пятый, где-то озиравшийся во тьме.
– Я буду говорить: «Раз, раз, раз…», – овладев неожиданно здравым смыслом, говорил он, на которого и была бы возложена такая роль, случись любая экстремальность.
Но кто мог бы предположить именно вот такую экстремальность? И мысль чиркнула молнией: «Как жили предки?»
Эта мысль была точной, как никогда. Но дальше развивать мысль до философии было некогда в ситуации, требовавшей лишь действий и действий. Потому он тихо стал говорил по рации, которую посчитал раньше, намного раньше, лишь бесполезным грузом: «Раз, раз, раз…»
Такая же вкрадчивость шагов. Но иначе и быть не могло. Он и первый ждали пятого немного с воодушевлением. Ибо нет страшнее одиночества, когда кругом одна тьма. Наконец, он рядом, над которым также властвует страх. Но, и у него, у пятого отходит он, уступая место безумной радости. И понять это можно. Готов был пятый изливать ту же радость, но остановил он его. Не место и не время.
Ещё немного тишины. Тьма и тьма. Их трое, пока трое. Стоит немного обождать. Подумать. Да, так и будет делать. Звать, подзывать по рации голосом, тихим голосом.
Где-то вдалеке, вдали начиналась заниматься заря, обдавая тёплым ветром в заиндевевший дух. Это был свет, пусть какой-то не такой, но свет.
Холмы Венеры, подпирающие облака, густые облака.
Так подумал он, так подумал. В таком облике обрушилась мысль. Но отогналась. Другое, другое…
То был рассеянный фиолетовый свет впереди. Лёгкий, воздушно лёгкий.
Все трое ринулись к нему навстречу. Побежали, бежали. А он, свет убегал, оставаясь манящим маяком впереди.
– Стойте. Не так, не так…, – скомандовал, как и положено ему, но особенно в этот миг. – Стойте. Не так, не так…, – скомандовал он уже в рацию, надеясь, что донесётся до всех, услышат все.
Где-то звуки топота ног, беспорядочный топот прекратился. Но уже немного веселее. Где-то они там, по разным сторонам.
– Бежим тихо, бежим на свет. Бежим и приближаемся на мой голос…, – уверенность обреталась и обреталась у него.
Топот ног возобновился. Так же его голос по рации: «Раз, раз, раз…»
– Я вижу вас, я вижу вас, – донеслось сначала справа, затем слева, приближая топот к ним, их очертаниями, идущим от фиолетового света, от убегающего света.
Их стало четверо, затем пятеро, их становилось больше. Намного веселее стало. Хотя, какая может быть весёлость.
У него было тогда, ещё во тьме, ощущение того, что тьма вверх упирается во что-то, и это что-то есть потолок, не высокий, не низкий. И вот наступивший свет подтвердил это. Над ними потолок, чёрный потолок. Но вот где стены? Направо, налево, назад власть бескрайней тьмы. Но впереди свет, фиолетовый свет, убегающий свет.
Но вот свет остановился. И они остановились. Вкопанные. Молча.
Манил ли свет? Приманивал ли загадкой, таинственной загадкой? Потому и не решились идти на него, вступить в него.
И вдруг показалось ему, всем показалось, что кто-то есть за спиной. Стоило ли обернуться?
Поступь, тихая поступь раздавалась за спиной. И стихла, навлекая