Агнес молчала, и тирады отца лились на нее, как теплый летный дождик. Она хоть и любила его всем сердцем, но выносить перепады его унылого настроения у нее получалось с огромным трудом. С тех пор как император Максимилиан скончался несколько лет назад, империя, по словам Филиппа фон Эрфенштайна, неотвратимо приходила в упадок. После упорной борьбы германские курфюрсты усадили на трон Карла, внука Максимилиана и сына испанского короля. Объединенная с Испанией, Священная Римская империя стала крупнейшей державой Европы. И неважно, что правитель ее находился по ту сторону Пиренеев и ни слова не знал по-немецки.
Скрип двери вынудил Эрфенштайна прервать свой монолог. В зал просунул голову казначей Мартин фон Хайдельсхайм.
Тщедушный мужчина, как обычно, улыбался во весь рот, что никак не сочеталось с его холодным взглядом. Будучи казначеем Трифельса, Мартин фон Хайдельсхайм уже более десяти лет ведал финансовыми делами крепости. Однако бледный, вечно ссутуленный секретарь, очевидно, считал это занятие ниже своего достоинства. В своем небольшом кабинете на верхнем этаже дворянского собрания Хайдельсхайм зачастую сидел, уставившись от скуки в окно, и проводил время в обществе бутылки. Ему едва перевалило за тридцать, но вид у него был довольно дряхлый. И только если на глаза ему попадалась Агнес, он немного расцветал.
– Простите, что помешал, господин, – прошелестел Хайдельсхайм, не сводя глаз с девушки. – Но в списке годовых сборов, который вы мне дали…
– Что там еще? – проворчал Эрфенштайн. Заметив взгляд казначея, он нетерпеливо махнул рукой: – Говорите же, Хайдельсхайм. Моя дочь давно уже не маленькая, можно ее и в денежные вопросы посвятить. Ей все-таки предстоит однажды стать женой здешнего наместника, верно ведь?
Рыцарь подмигнул Хайдельсхайму, и тот громко прокашлялся.
– Так вот, список, – проговорил секретарь через некоторое время. – Он, похоже, неполный. Не хватает подворья Нойнэкер и двора под крепостными полями. Кроме того, сборы с Биндерсбахской переправы в этот раз совсем мизерные.
Эрфенштайн вздохнул и почесал небритый подбородок.
– Крестьянам больше нечем платить, – проворчал он. – Зима выдалась самая суровая на людской памяти. Беднягам даже посевное зерно доедать приходится, много детей на грани голодной смерти… А с тех пор как этот Вертинген, будь он неладен, на переправе взялся бесчинствовать, торговцы ездят другими дорогами. Много там теперь не соберешь.
Точно в безмолвном упреке, Хайдельсхайм вскинул брови.
– Не мне напоминать вам, что герцог требует своей доли.