– Я тебя еще ни разу не спрашивал: откуда ты родом? Не из Москвы, случайно?
– Я родился в Рязани, – ответил Саша Пастухов. – Но и в Москве тоже бывал.
– Много раз?
– Много.
– Москву-Сити видел?
– Что?
– Москву-Сити, – повернулся к нему Глеб. – Небоскребы. Стеклянные высотки, как в Америке или Арабских Эмиратах, разве не знаешь?
– А-а. Ну да, видел.
Врет, понял Войнов Глеб, опять обманывает. Саша неоднократно рассказывал какие-то странные, похожие на выдумку истории. Когда он описывал поездку на кабриолете, Глеб ухмылялся. Потом мелкий, щуплый сокамерник стал утверждать, что побил здорового тридцатилетнего мужика. Глеб старался пропускать вранье мимо ушей, но сейчас оно взбесило.
– Нет, ты не видел Москву-Сити!
– С чего ты это взял? – задрал нос Саша Пастухов. – Я много путешествовал. Я Эйфелеву башню в Париже видел!
– А затем сел в колонию несовершеннолетних?
– Я сел из-за избиения. Мужика до крови избил.
– Слушай, зачем ты мне заливаешь? Какие мужики, какой Париж? Какой кабрио…
Глеб не закончил вопроса, кто-то плеснул кипятком на руки. Он отпрыгнул от решетки и завыл при виде, как пальцы заливаются синевой.
– Когда проводится поверка, – гаркнул Повислый, – должны стоять с закрытой пастью. Запомнишь, или тебе повторить? – Усатый тюремщик постучал дубинкой по решетке. – Не слышу, цыганенок!
– Пошел ты на хрен, – прорычал Войнов Глеб, корчась и крутясь по полу от боли. – Я тебя еще придавлю! Тварь усатая, вот увидишь!
Но Повислый не зашел в камеру, как желал Глеб, а только заржал во всю глотку – сука!
Пальцы сжирал огонь, сводило судорогой, словно под ногти вгоняли иглы. Глеб сдерживал вопль, но на руку не смотрел, боялся обнаружить открытый перелом.
В последнее время редко случались ясные ночи. Нынешний вечер был вроде исключения. Никакие облака не заграждали видимость, и небо, это грандиозное полотно, будто пылало черным пламенем. Глеб не мог ощутить температуру, но по виду на улице было холодно: звезды сияют так ярко только в мороз. Где-то высоко, в недосягаемой пустоте бродило тысяча небесных тел, которые отсюда кажутся серебряными крохами. Только из пулеметного окна можно насчитать около десятка созвездий, а сколько их там, на Южной и Северной стороне, где видимость перекрывает бетонная стена?
Но особенную ценность сегодня представляла луна. Не успели мандариновые пятна уходящего солнца потухнуть в сумрачной краске, как она, идеально круглая, размером с пятирублевую монету, поднялась над воспитательной колонией и налилась каким-то особенным оттенком. Цвет был непривычен глазу – ни холодный белый, ни серебряный и даже ни желтый. Глеб понял, в чем дело – это Кровавая луна.
Он