– Мама, у нас все будет хорошо? Ведь так?
Изабелла моментально выпрямилась:
– О, у нас все будет замечательно.
При желании она могла говорить вполне убедительно. Она попыталась растянуть лицевые мышцы в бодрой улыбке, но тут ее внимание привлек листок бумаги с подписью Лорана внизу. Она вспомнила манеру Лорана расписываться, не глядя на бумагу, в результате чего получался этакий небрежный витиеватый росчерк. Я больше никогда не увижу его руки, подумала она. Квадратные кончики пальцев, ногти цвета морской ракушки. Они больше никогда не прикоснутся ко мне, не сожмут мои плечи. Теперь, спустя девять месяцев, она хорошо узнала, как это бывает: боль утраты обрушивается без жалости, без предупреждения. Скорбь подобна набегающей волне. Она накатывает на тебя и закручивает в гигантском водовороте, грозя утащить на дно. Ну почему, почему больше нет этих любимых рук?!
– Мама, ты должна на это взглянуть.
Изабелле пришлось собрать все свои силы в кулак, чтобы вернуться к действительности. Но в голове было пусто, и ей никак не удавалось сделать более-менее спокойное лицо.
– Просто сложи все счета вместе, солнышко. – («Лоран! – буквально рвалось у нее из груди. – Как ты мог нас оставить?») – Знаешь, давай отложим все это на завтра. Мне кажется… Мне нужно выпить бокал вина. – Она поймала себя на том, что ее голос дрожит.
– Нет. Ты должна посмотреть на это. – Китти помахала у нее перед носом каким-то письмом.
Очередные официальные бумаги, требующие ее подписи и решения. Боже, дай мне силы сделать выбор! Почему мы должны чем-то жертвовать?
– Не сейчас, Китти. – Она с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.
– Но ты только посмотри. Вот. – У Китти в руке было зажато письмо с машинописным текстом. – Не знаю, может, это розыгрыш, но тут говорится, что кто-то оставил тебе дом.
– Ты не находишь это немного волнительным?
У Фионнуалы, игравшей в Лондонском симфоническом оркестре, был перерыв между репетициями. Они сидели в кафе, в котором уже раз сто бывали на ланче; оно было достаточно близко от зрительного зала, чтобы слышать, как настраивают контрабас, а гобой осваивает новый звуковой ряд. В своей жизни Изабелла успела пережить и домашнее блаженство, и горечь утраты. Еще год назад, думала она, я даже не представляла себе, что такое настоящая боль. А теперь она чувствовала противную зависть к подруге, которая щебетала как ни в чем не бывало, не понимая, в какую черную дыру засосало Изабеллу. Это ведь я должна была сидеть здесь, жаловаться на дирижера, мысленно возвращаясь к «Адажио», думала она.
– А ты не боишься выплеснуть младенца вместе с водой? – спросила Фионнуала и, сделав глоток вина, добавила: – Ей-богу, отличное вино.
– Так будет лучше для детей, – покачала головой Изабелла. – Чудесный загородный дом, хорошие