Он сказал ей об этом. Но мысли Борте были далеко от того, о чем он говорил, – не поняла.
– Одинокие и неприкаянные скитаемся мы по степи – понимаешь? Нельзя так жить дальше. Но еще опаснее жить иначе. Ты должна быть готова ко всему, Борте.
– Дело мужчины – выбирать дорогу. Дело женщины – следовать за ним. О чем тут говорить?
– Сегодня мы должны поговорить обо всем. Я начинаю новую жизнь. Мне надо ехать к хану Тогорилу. Ты не обидишься, если я увезу ему вашу соболью доху?
– Доха принадлежит твоей матери, Тэмуджин.
– Мать отдаст ее. Она моя мать.
– А я – твоя жена, Тэмуджин. А это почти одно и то же. Но зачем тебе задабривать Тогорила, если он анда твоего отца?
– Раньше я сказал бы так же. Но сейчас… Важен, Борте, не сам подарок. Тряхну перед светлым лицом хана собольей дохой, и всякому понятно будет: если я могу делать такое подношение, я, выросший без отца, обворованный и гонимый, значит, гожусь на что-то и другое.
– А ты хитрый, – тихо засмеялась Борте.
– Поживешь, как жил я, тоже будешь хитрой… Стало быть, доху я отдаю?
– Все мое, Тэмуджин, и твое тоже. Отдавай доху, юрту – все, что хочешь. Только меня не отдавай никому. Меня бери сам. – Опять засмеялась, глаза лукаво блеснули. – Хватит разговоров. Иди сюда, Тэмуджин.
Они не спали остаток ночи. В дымовое отверстие начал вливаться рассвет, когда Тэмуджин, обессиленный, успокоенный, заснул на мягкой руке Борте.
Проснулся в полдень. Борте в юрте уже не было. Дверной полог откинут, виден берег реки с высокой измятой травой, бурая метелка щавеля, желтеющий кустик ивы. Близится осень… Все реже жаркие дни, и все холоднее утренняя роса, рыжеют, засыхая, травы и осыпают на землю семена, табунятся на озерах перелетные птицы, грузные от ожирения тарбаганы не уходят далеко от своих нор. Наступает пора самой добычливой охоты. Хорошо бы сейчас поехать на озера стрелять гусей и уток. Или в глухих лесах темной ночью подманивать берестяной трубой рогача изюбра. Хорошо бы… Но все это надо выкинуть из головы. Сначала съездить к Тогорилу…
За юртой послышались голоса. Борте кого-то не пускала к нему.
– Большой человек стал Тэмуджин, спит до обеда, и разбудить нельзя, – ворчливо проговорил знакомый голос.
Тэмуджин вскочил, быстро оделся. В дверной проем просунулась голова в мягкой войлочной шапке – Джарчиудай! За его спиной стояли сыновья кузнеца – Джэлмэ и Чаурхан-Субэдэй.
– Заходите!
Кузнец и его сыновья вошли в юрту. Джарчиудай пробурчал:
– Когда есть такая жена, собаки не надо.
Разостлав войлок у почетной, противоположной входу стены юрты, Тэмуджин пригласил гостей сесть.
– Здоров ли скот, множатся ли стада? – спросил кузнец, оглядев юрту. – Вижу, твои дела поправились, рыжий разбойник!
– Небо милостиво ко мне.
Джарчиудай