– Вне зависимости от рассказанного вами – да, – тихо подтвердил он.
– Я не виню вас за это. Но я должна была поучаствовать. Хоть раз. И я не жалею ни о чем.
– Клавэйн… – прошептал Ремонтуар. – Ему что-нибудь известно?
– Конечно же нет. Это убило бы его.
По дереву стукнули костяшки пальцев. В комнату протиснулся Клавэйн. Глянул на лабиринт:
– Обо мне сплетничаете?
– Вообще-то, мы о тебе почти не говорили, – заверила Фелка.
– Какая досада!
– Выпей чаю. Он еще вполне ничего.
Клавэйн принял из ее рук колбу с чаем:
– Не хотите ли поведать о прошедшем собрании?
– Детали мы раскрыть не можем, – ответил Ремонтуар. – Одно скажу: многие хотят твоего присоединения к совету. Некоторые считают, что твоя лояльность Гнезду сомнительна и будет оставаться таковой, пока ты не войдешь в совет.
– Вот же идиоты!
Ремонтуар и Фелка переглянулись.
– Но есть и союзники, те, кто уверен: ты в достаточной мере показал свою преданность Гнезду за многие годы.
– А разве это не так?
– Но и они считают: твое место в совете, – сказала Фелка. – По их мнению, ты не сможешь больше рисковать, соваться в опасные дела.
– То есть я проигрываю и так и этак? – Клавэйн поскреб в бороде.
– Есть меньшинство, вполне согласное с твоим нежеланием входить в совет, – добавил Ремонтуар. – Кое-кто из этого меньшинства всецело одобряет твое поведение. Но остальные считают, что позволить Клавэйну и дальше заниматься войной – вернейший способ его потерять.
– Приятно знать, что меня ценят. А вы двое как думаете?
– Ты нужен Узкому совету, – тихо проговорил Ремонтуар. – Сейчас – больше, чем когда-либо.
Фелка ощутила, как между Клавэйном и Ремонтуаром передалось нечто – не сигнал от имплантата к имплантату, но сущность гораздо древнее. То, чем могут обмениваться люди, дружившие и доверявшие друг другу много лет.
Клавэйн кивнул сурово, посмотрел на Фелку.
– Тебе известно мое мнение, – сказала она. – Я знаю тебя и Ремонтуара с детства. Знаю, что́ ты ради меня сделал. Даже вернулся в гнездо Галианы, чтобы спасти меня, когда она сама считала это безнадежным. И во все последующие годы ты никогда от меня не отступался. Ты меня изменил, сделал человеком.
– И что теперь?
– Галианы больше нет. Осталась лишь одна нить, связывающая меня с прошлым. Я не вынесу, если она порвется.
В ремонтной верфи, на краю «карусели» Новый Копенгаген, на внешней границе йеллоустонского Ржавого Пояса, у Ксавьера Лиу снова начались неприятности с обезьянами саймири. Бригадир, сам бывший вовсе не саймири, а модифицированным орангутангом, почти без предупреждения отозвал с верфи всех обезьян. Дело было не в самом Ксавьере, поддерживавшем с профсоюзом отличные отношения. Орангутанг приказал обезьянам оставить работу в знак солидарности с колобусами, бастующими