– Сын Лафея! – изумлённо пробормотал Один. Она же, собрав остатки сил, выхватила младенца, закрывая его собой от взгляда Всеотца.
– Мой сын! – закричала она. – Рождённый асиней, ас по праву!
Один склонился над ней, и в его глазах она не увидела ни осуждения, ни гнева.
– Ты слишком замёрзла здесь, – сказал он негромко, – идём домой, в Асгард!
Асгард! Всё всколыхнулось в ней, когда он произнес это слово. Тёплые дни, ясные ночи, наполненные щебетом птиц, спокойные полноводные реки, а вдоль их берегов – цветущий миндаль и застывшие в тишине строгие колонны кипарисов… Не будет больше ни холода, ни тьмы, ни этого почти бесконечного снега, ни леденящего душу одиночества.
– В Асгард… – прошептала она, закрывая глаза и оседая на пол, – возьми моего сына в Асгард.
Её раны были неопасны, однако спустя три месяца после своего возвращения она умерла. Просто тихо угасла рядом с колыбелью маленького Локи. Слишком глубоко проник холод Ётунхейма в её кровь. Она не могла уйти назад, к ётунам, потому что была уверена, что жизнь Локи, его будущее неразрывно связаны с Асгардом. А жить без сына она не могла. Так же, как и жить без Лафея. Она умерла от тоски по нему, не в силах ни забыть его, ни покинуть Асгард.
Я вынырнула, я очнулась, я вернулась к реальности. Моё лицо было мокро от слёз. Я прижимала маленькое детское одеяльце к груди. Я открыла глаза. И первым, что я увидела, был ответный взгляд зелёных глаз, вокруг которых залегли глубокие тени. Глаза смотрели на меня в упор, очень усталые, постаревшие, словно со дня нашего последнего разговора прошло слишком много времени. Думаю, в эту ночь Локи не ложился спать.
– Ты знаешь теперь, – сказал он так тихо, что я скорее не услышала, но прочитала по губам.
Я кивнула.
– Теперь я знаю всё.
И были дни, похожие, как две капли воды. Я вставала, приводила себя в порядок и шла в царские покои. Фригг находилась рядом с Одином практически неотлучно. И почти всегда я заставала там Локи, сидящего вместе с ней, но по другую сторону ложа Одина. Когда я появлялась, он вставал и с поклоном удалялся из комнаты, словно передавая мне негласное дежурство. И всякий раз, даже не поднимая головы, я чувствовала на себе его взгляд, обжигающий, проходящий по мне, как горячая волна. А если я осмеливалась поднять глаза… Никогда не забыть мне этого взгляда, в котором разом сосуществовало всё: и небеса, и бездна.
Остаток дня я проводила в библиотеке или в саду. Багровые закаты сменялись пепельно-розовыми рассветами. Время шло, ничто не менялось. Вальяскьялв замер, притих, затаился. Мне кажется, люди даже говорили вполголоса, словно боялись потревожить спящего.
Длинные, гулкие коридоры, пустынные теперь даже днём, сплетающиеся в моём сознании в лабиринт, из которого я не могла найти выхода.