Они оба знали об Олином диагнозе, но Богдан упрямо верил, что у них все получится и без унизительных процедур. Он уже тогда обещал, что первой будет девочка, а потом еще мальчик. Или даже двое, как у Данки. Оля была так ему благодарна! Пока однажды не получила в мессенджере снимок с УЗИ от незнакомой темноволосой девушки. Ребенку на снимке было уже почти 12 недель, и его отцом был Богдан.
Муж не стал юлить, сразу признался, что ребенок его. О разводе и слышать не желал, уверял, что все произошло случайно, с девушкой они едва знакомы, а любовь всей его жизни – Оля.
Странно, но до сих пор в мельчайших подробностях она помнит не этот день. А тот, в который ребенка не стало. Она проплакала до самого вечера, и ночью плакала. Не потому, что было жаль этого чужого ей малыша, а потому, что все оказалось зря.
И Богдан ходил потерянный, мрачный, вот тогда Ольга и узнала, что с Леной, той темноволосой девушкой, муж был знаком еще со студенческих времен. И даже встречался одно время, когда с Олей было все не определено.
Теперь она смотрела в серые глаза мужчины, глядевшие на нее с надеждой, прислушивалась к своему сердцу и понимала, что там тихо как на поверхности озера в безлунную ночь. Ни звука, ни проблеска. А еще понимала, что не хочет светловолосую дочку. Хочет похожую на Аверина. Как Анютка.
– У меня уже есть светловолосая девочка, Богдан. Моя племянница светловолосая и синеглазая. Я хочу такую как эта, – она успокаивающе подмигнула малышке, та довольно заулыбалась. – Мы с тобой оба рецессивные, так что без вариантов.
– Не понял, Оля. Ты сейчас пошутила?
– Какие уж тут шутки!
– Но, Оля, послушай…
– Оставь меня в покое, – тихо, но твердо сказала она, отводя руку бывшего, – ты можешь пробовать сколько угодно. Только без меня. Кстати, я слышала, ты сейчас живешь не один. Твоя девушка в курсе, какие предложения ты делаешь своей бывшей?
Он ничего не успел ответить, Оля подхватила Анютку на руки и быстро пошла по направлению к детскому магазину. В сердце по-прежнему было тихо и спокойно, она шла и улыбалась своему отражению в стеклянных витринах – стройной девушке с маленькой девочкой на руках.
Ей никто не давал ее тридцать, везде принимали за малолетку. Как и сестру Данку, у той до сих пор в супермаркетах спрашивают документы, подтверждающие, что ей есть восемнадцать лет. Больные вечно принимали за интерна или медсестру-практикантку, даже Аверин тогда так решил…
Вспомнилось их первое знакомство, и Оля улыбнулась собственным мыслям, как тут снизу послышалось требовательное:
– Оля, пижама!
Спохватилась и проследила за маленьким пальчиком. Они остановились у магазина мужского белья, в витрине стоял мужской манекен в кальсонах и лонгсливе. Оля поспешно потянула девочку прочь.
– Это пижама для дяди, солнышко. А нам надо для девочек. Это вон там, пойдем.
Они обе получили море удовольствия от шоппинга. Видимо, аверинская пассия часто баловала дочку разными нарядами.