И многих манил этот зов.
И многие уходили в полёт.
Но не Джонни, Джонни знал, что он кому-то нужен. Белые волосы, васильковые глаза и ослепительная улыбка среди трав маячили перед его глазами каждую ночь. Две рыжие смешные девчонки бегали вокруг неё, а он вставал перед ней на колени и улыбаясь обнимал за пояс.
А потом наступало утро, просыпался город, и просыпалась всякая мразь. Кто-то должен был за ней прибирать.
На душ времени не было. Он наскоро оделся, застегнулся по уставу, нацепил значок, большей условности и представить нельзя, надел фуражку и вышел вон из квартиры.
Холодный утренний дух тут же встретил его шквальным огнём холодного воздуха. Другие обречённые так же выползали из своих унылых домов в унылые мирки. Некоторые узники показательно-образцово улыбались, зная, что сегодня от самих себя получат пулю в лоб. А те, кто даже пулю себе позволить не сможет – верёвку.
Прочие же не стеснялись выглядеть естественно, им не было смысла кому-то что-то показывать, и они знали, что никогда не вырвутся из круга. Все, кому надо, уже проявили достаточно храбрости и ума, чтобы уйти. А что делать им?
Один парень, оборванный ирландец, неизвестно как сюда попавший, шёл по тротуару со злобной улыбкой. Он сегодня вечером намеревался напиться, как собака, и разбить кому-нибудь башку. Черноволосый ублюдок был второй по показателю счастья, отдел маркетинга записал бы его в образец идеальной модели.
А первым оказался он, Джонатан. Он шёл к вокзалу, блаженно поглядывая на часы. Через восемнадцать часов он сядет на поезд, затем ещё одна бессонная ночь, ему не привыкать, и он будет дома. Он сказал "дома"? Нет, эта кутузка самостоятельного заключённого никогда не была ему домом, просто местом, где он спал и зализывал раны.
У него для этого было не слишком много средств, кроме надежды. Слишком молод, чтобы пить, и слишком стар, чтобы мастурбировать. Однако, несмотря ни на что, парню повезло: он любил молодую жену, дочек, и совместный быт не тревожил их чувства.
Джонатан знал, что скоро он с ними увидится. Осталась только эта смена, а потом – заслуженный отдых в объятиях семьи. Он уже чувствовал, как поцелуи его дочек будут обжигать кожу. Крохи такие смешные, наверное, уже подросли....
Вокзал был почти пуст. Его коллег не наблюдалось, только парочка контролёров, тройка бездомных, которых уже знали настолько, что не трогали, и несколько людей с сумками, которые ждали неведомых поездов или которым просто некуда было идти.
Первые лучи солнца показались на платформе, началось привычное марево, которое превращало мозги в кашу, а сердце в моторчик от фена. Сержант, старая австралийская пьянь, не просыхающая со Вьетнама, специально поставил его на это место. Он знал, что парень уходит в отпуск и впервые в жизни решил подумать о ком-то, составляя расписание.
Почему здесь? Потому что в других местах, знайте ли, режут. Здесь же намного