– Оборол?
– И оборотил. Нет их больше. И не ищи, – она беззвучно пошевелила губами, будто хотела добавить что-то, но не решалась вслух.
– Искать я должен. Мне ж в город их доставить нужно.
– Не ищи. Неровен час – найдешь. Они ведь здесь где-то. Рядом.
– Вот-вот. Где, скажите, да я пойду.
– А найдешь – не узнаешь, – старуха меня не слышала. – Девять дней минует, тогда можно. Если среди них не будет другого…
Вся эта невнятица говорила об одном – старуха выжила из ума. Такое случается.
– А еще кто в деревне живет?
– Никого, милок. Нету больше деревни, кончились Шаршки.
– Ну, хоть в какой стороне искать-то? – спросил я для очистки совести.
– Негодный ты искать. Сейчас негодный, – добавила она, не желая огорчать вконец.
– Негодный, – согласился я и пошел прочь.
– Эй, милок! – кликнула она вслед.
– Да? – без особой надежды повернулся я.
– Ты меня до дочки не отвезешь, милок?
– До дочки?
– В Глушицы. По пути тебе.
– Найду ребят, тогда посмотрим.
– До дочки, – повторила она.
Я все-таки прошелся по деревне. Старуха не обманула – никого найти не удалось. Запустение. Можно дом купить, и жить робинзоном. Два-три года назад просили за такой тридцать тысяч долларов, пятьдесят, у кого фантазии больше. Съест-то он съест, да кто ж ему даст…
Я вернулся к Чуне. Подожду у лагеря. Разбудили, однако, растревожили. Динозавра. Тиранозаурус Рекс. Он проснулся и всех сожрал. Господи, конечно, они же на кладбище рыли. Суеверия, темные страхи, они же здесь, рядышком, вот к старухе и вернулись.
И все же – где они?
Я заглянул в палатку, теперь внимательнее. Обычный студенческий бардак, помноженный на приволье. Раскиданная одежда, кроссовки, носки. Пара книг, лежавших на земле. В углу ящик с консервами, другой – с презентами от дяди Бена. Дядя Том и дядя Бен. Два мира, две судьбы. Шаршки – деревня контрастов.
Я вышел наружу, свежий воздух сразу стал милее и слаще. В другой палатке, такой же, стояли рядами ящики, на которых мелом было написаны номера – первый, второй, всего восемь. Все заколочены, кроме последнего. Я приоткрыл крышку. Склянки темного стекла, внутри – земля. Я вспомнил, что это за земля и поспешно положил склянку (пронумерованную, 2426) на место. Под ногами хрустнуло. Я наклонился. Несколько склянок валялись, раздавленные, осколки сверкали острыми краями. Вот это уже непорядок.
Три часа пополудни. Достав их кабины сверток с бутербродами, я присел в тени. Подожду до четырех, и поеду. День проходит зря. Жаль.
Черное пятно костра выглядело старым и холодным. Получается, сегодня они еду не готовили. И вчера тоже. Дожевывал свой бутерброд я безо всякого желания.
Трижды я заводил Чуню и ехал – наугад, туда, куда мог проехать – к Оленьему логу, к старому песчаному карьеру, к кабаньему болоту, но никого не нашел. Ни следа. Сквозь землю будто провалились.
К девяти часам стало ясно – нужно уезжать. Солнце вот-вот сядет, а в темноте мерить дороги – слишком даже для Чуни. Невольно,