– Ты, мой друг, – внятно повторил Хвостиков, явно поглощённый уже новыми заботами, – поезжай-ка к Гремыкину. Бывал там?
– Нет. Вот куда не успел, так не успел.
– И не спеши, – махнул рукой начальник. – Тебе ещё рано. Но сейчас надо. Гремыкин меня только что по трубке бомбил.
– Что случилось-то? Может, завтра с утра?
– Поспешай. Времени у тебя в обрез. Разберёшься на месте, а к вечеру доложишь. Там у Гремыкина какая-то гражданка бунт подняла.
– Это же на край света?
– Успеешь, – уже исчезал в дверях Хвостиков.
– Я Антона Сенюшкина возьму, – крикнул Мухин, бросившись следом. – Он обещал отремонтироваться.
– Смотри, чтоб не подвёл, – прозвучало из коридора.
Покурив уже у себя на подоконнике и понаблюдав за шофёром, лениво умывавшимся у дверей гаража, а затем блаженно влезающим в сухую рубашку, Мухин собрал дорожный портфель, в который раз передёрнул плечами от негодования и двинулся из кабинета.
– Ну? – подступил он к присевшему возле автомобиля шофёру. – Исполняй обещание.
– А толкнёшь? – обрадовался тот.
Драндулет не подкачал, завёлся сразу, и почти не коптил движок.
– Куда? – заблестел глазами водитель, за баранкой его было не узнать, теперь он мог нравиться девушкам, покорять их сердца и вообще был готов на любые подвиги. – Успеем за зарплатой вернуться?
– К Гремыкину, – поморщившись вместо ответа, скомандовал юрист, залезая в кабину.
– На кладбище?! – чуть не вскрикнул тот и присвистнул, надвинув кепку на вихры. – Больше послать некого?
– Да не хоронить, – буркнул Мухин. – И не трясись заранее. Бузу там затеяли могильщики. То ли у них кто пропал, то ли ещё что? Если твоя колымага не подведёт, успеешь в банк.
– Раз в ней дело, не сомневайтесь, Сергей Анатольевич, – возликовал Антоха, и «москвич» рванул с места.
Глава III
Все похороны Матрёна старалась держаться рядом с вдовой, как та её и просила. Не отходила от Серафимы ни на шаг, оберегала как могла и от толчеи, и от слишком надоедливых. И на поминальном обеде в кафе поддерживала её и словом, и под локоток, да и до дома так вместе и добрались. В комнату вошли, уложила бедняжку, задремала та, вроде закрыла чёрные, истомившиеся,