Отец стоял на верхней ступеньке, приподняв дверцу, пока рядом не упал кусок амбара Риттеров. Когда это случилось, мать впервые при детях закричала на него:
– Доктор! Сойдите вниз сейчас же! Я не собираюсь оставаться вдовой из-за того, что вы козыряете своим молодечеством!
Отец тут же спустился, закрыв за собой люк.
– Мадам, – сказал он, – ваша логика, как всегда, неопровержима.
Для молодежи нашего возраста устраивались сенокосные прогулки, обычно под необременительным присмотром старших, устраивались катания на коньках на Лебедином пруду и пикники воскресной школы, церковные посиделки с мороженым и мало ли что еще. Счастье не в хитрых игрушках: смысл счастья в том, что «мужчину и женщину сотворил их»[18] и они здоровы и полны жажды жизни.
В твердой дисциплине, которой мы подчинялись, не было ничего неразумного или обременительного; правил ради самих правил не существовало. Вне круга необходимых обязанностей мы были свободны как птицы.
Старшие дети помогали нянчить младших, четко зная, что от них при этом требуется. У всех нас с шестилетнего возраста были свои обязанности по дому – они записывались за каждым, и их выполнение проверялось. Позднее я и свой выводок (больше, чем был у матери) растила по ее правилам. Они были разумны и хорошо служили ей, а, значит, могли послужить и мне.
Наш распорядок, конечно, не совсем совпадал с материнским – мы ведь жили в несколько иных условиях. Так, главной задачей моих братьев была пилка и рубка дров. Моим сыновьям колоть дрова не пришлось, потому что наш дом в Канзас-Сити отапливался котельной на угле. Однако они поддерживали топку, загружали угольную яму (уголь сваливался на мостовой, и приходилось долго и утомительно перетаскивать его ведрами к желобу, ведущему в угольную яму), вычищали золу и выносили ее из подвала.
Были и другие отличия. Моим мальчишкам не нужно было таскать воду для ванн: в Канзас-Сити был водопровод. Ну и так далее – мои сыновья трудились не меньше моих братьев, только на других работах. Городской дом с газом, электричеством и угольным отоплением не требует таких забот, как деревенский дом «веселых девяностых». В моем отчем доме не было ни водопровода, ни канализации, ни центрального отопления. Освещался он керосиновыми лампами и свечками – и домашнего изготовления, и покупными, – обогревался дровяными печами: большая – в зале, голландка – в докторском кабинете, маленькие печурки – в других комнатах. Наверху печей не было, но теплый воздух проникал туда сквозь решетки в полу.
Наш дом был одним из самых больших в городе и, возможно, самым современным, поскольку отец быстро перенимал все полезные новшества, входившие в обиход. В этом он сознательно подражал мистеру Сэмюэлу Клеменсу