Лутый было решил, что это видение, возникшее из-за утомления и голода. Он моргнул несколько раз, ущипнул себя за худую руку, однако девушка не исчезла.
– Госпожа, – захотел крикнуть, но у него – боги, сколько он уже не говорил? – вырвалось только сипение. Лутый прочистил горло и зашагал быстрее, пригибаясь от болей в спине.
– Госпожа! – повторил он.
Девушка медленно повернулась в его сторону – не писаная красавица, но и не уродина. Она была одета в богатое платье, тёмно-зелёное с малахитовыми подтёками и жёлтым шитьём меж пуговиц. Широкие рукава – складчатые, с белыми прожилками, – колоколом сужались у запястий. Очелье мерцало изумрудами, а каштановая в рыжину коса, толстая, тугая, стекала чуть ниже плеч. У девушки было совершенно овальное лицо, и шею скрадывал узкий ворот платья. Глаза под короткими чёрточками бровей – небольшие, крапчато-серые – глядели с удивлением.
– Госпожа! – Лутый задохнулся в кашле. – Ты, наверное, из драконьих жён.
Мысли мелькали в его голове. Хоть бы одну поймать за хвост.
«Рацлава, – решил Лутый. – Надо узнать про неё. Возможно, она выведет меня к Сармату».
– Скажи, не слышала ли ты о девушке с…
– Мне нет дела до драконьих жён, – оборвала незнакомка. Её губы дрогнули, глаза потухли, но лицо осталось неподвижным. Точно каменным. – Не спрашивай меня об этих женщинах, раб. И не смей считать меня одной из них!
Если бы Лутого не сломил плен, он бы ловко вывернулся и искусно продолжил разговор, но сейчас лишь растерялся.
– Прости, госпожа, – пробормотал он. И спросил прямо, без всякого подхода: – Кто ты?
Он мог бы и не получить ответ, но получил. Видимо, незнакомку очень задело его сравнение.
– Меня зовут Бранка, – обронила она, вскинув курносый нос. – Я единственная ученица Эльмы-камнереза. А сейчас, раб, принимайся за работу, не то я велю суварам научить тебя послушанию.
Так оно и вышло – пленного вновь бросили в каменные соты.
«Очаровательно, – позже думал Лутый. – Словами не передать, до чего же очаровательно! У старика-мастера не ученик, а ученица». И в тот день, когда Лутый вгрызался киркой в породу, он почувствовал, как внутри, впервые за долгое время, всколыхнулось позабытое тепло. Безбрежно-золотое, медовое.
Сладкое предвкушение хорошей хитрости.
В его исхудавшее тело возвращался прежний лукавый Лутый. Этот Лутый не просто работал, ел и спал. О нет, он подобрал себе остро заточенный камешек, чтобы чёрточками под самой своей лежанкой отмечать, сколько раз ему посчастливится проснуться. Лутый почти