…Не считали прожитых лет в Беловодье, о покинувшем их времени говорили просто – ушло… И так ещё говорили, – было это в год Большой воды, или: за лето до крещения…
Семёнко уж не бегал с сестрицей к Зарянке, отговорился как-то занятостью; то ли поймал взгляд насмешливый Ильи, буркнул, – сама иди… Тотчас озлился на сестру, – без него упорхнула, лишь метнулась коса. И не подивилась отказу, будто не нужен ей брат боле.
И уж не задирал голову более, чтобы глянуть Зарянке в глаза. А посмотреть в них ох как хотелось, хоть и было от того мучительно страшно, и стыдно. И в той муке сласть была ещё более стыдная, о коей догадываться никому не должно, и тем паче ей…
…Сёмке нравилось смотреть на девок беловодских, на хороводы их; песни слушать. Да злило, – вертлявы они, визгливы и податливы. Были и другие, да те не замечались средь шумных и навязчивых.
…На Комоедицу с гор затеяли кататься; Марьяша кожемякина целоваться к Сёмке полезла. Он не выбирал её, сама пристала банным листом, и не отталкивал шибко. Перед другими юнцами приятно, – ухажёрка у него не из последних в селе. Он и притиснул покрепче, согревая руки теплом из-под марьяшиной перушки (шубка).
…Сквозь общий шум и молодой здоровый гогот услыхал рассыпавшиеся колокольчики смеха… Зарянка стояла поодаль, как Снегурка из давней бабкиной сказки, – вся в белом, лишь ланита зарёй алой, да уста вишеньем на снегу…
Сразу стал резче от Марьяши дух редьки и лука. Она же, со злобой, уродующей пригожее личико, закричала: "ведьма, ведьмачка!"
Погасла улыбка Зарянки; она повернулась и ушла, как растаяла в снегу. Марьяша опять потянулась к Сёмке, он оттолкнул её, крикнул молодцам: "А ну, кто на кулачки?" Но задора уж не было…
Ночью, ворочаясь без сна на полатях, со стыдом вспоминал: летось Зарянка с Настей перед Купалой за травами шли; чего ему-то взбрело в голову: не ходи с Анастасией, меня возьми… Глянула так, точно видела то, что ему о себе не ведомо было: «…мужеско ли дело травки собирать? Поди-ка, Терешок, Илья тебя дожидает…» Лишь она помнила его родовое детское имя…
Кругом себя олухом выставил; да нынче ещё с дурой этой застала… Теперь и головы не поднять, не взглянуть в омут её глаз…
Вспомнил, – в детстве нравилось её сказки слушать; хворая, стискивал её прохладные длинные пальцы, и лихоманка отступала… Матери говорил, – вырасту, женюсь на Зарянке…
…Так и шли они друг к другу, как издалека; взрослел он, а она не старела.....
Про то и злобились на неё бабы, что годы следов на ней не оставляют; да на дне глаз время оседало болью… Но кому в них глядеть?
…А весна пришла нынче ранняя; сразу после Новолетья снег покрылся плешинами, стал оседать…
На заре, ополаскивая лицо холодянкой во дворе, Семёнко почувствовал: что-то не так, изменилось в нём что-то. Сестра, подавая утиральник, смотрела насмешливо и внимательно. Он ещё раз провёл по лицу ладонью, – кольнуло щетинкой…
Утиральник он вырвал у сестры резко да