Дьявол. Лев Толстой

он был бледен, и лицо у него было такое, как будто он не то плакал, не то улыбался; но ей некогда было разобрать.

      – Что, Ильич, благополучно? – спросила она от печи.

      Ильич что-то пробормотал, чего она не поняла.

      – Ась? – крикнула она. – Был у барыни?

      Ильич в своем угле сидел на кровати, дико смотрел кругом себя и улыбался своею виноватою и глубоко несчастною улыбкой. Он долго ничего не отвечал.

      – А, Ильич? Что долго? – раздался голос Акулины.

      – Я, Акулина, деньги отдал барыне, как благодарила! – сказал он вдруг и еще беспокойнее стал оглядываться и улыбаться. Два предмета особенно останавливали его беспокойные, лихорадочно-открытые глаза: веревки, привязанные к люльке, и ребенок. Он подошел к люльке и своими тонкими пальцами торопливо стал распутывать узел веревки. Потом глаза его остановились на ребенке; но тут Акулина с лепешками на доске вошла в угол. Ильич быстро спрятал веревку за пазуху и сел на кровать.

      – Что ты, Ильич, как будто не по себе? – сказала Акулина.

      – Не спал, – отвечал он.

      Вдруг за окном мелькнуло что-то, и через мгновенье, как стрела, влетела верховая девушка Аксютка.