– Это большая честь, – ответила она, – и ты вполне заслужил ее, милый. Ты должен радоваться, и я тоже.
– Мы разлучаемся, – сказал Хорнблауэр.
– Милый, мы пробыли вместе полгода. Ты дал мне шесть месяцев счастья, какого не заслужила ни одна женщина. И ты вернешься.
– Конечно вернусь, – ответил Хорнблауэр.
Погода была обычная апрельская. Во время утренней церемонии перед господским домом солнце светило вовсю, однако уже по пути в Лондон они попали под ливень. Потом вновь выглянуло солнце, согрело и обсушило их, но сейчас, когда бричка ехала через Уимблдонский луг, небо опять почернело и на лица упали первые капли дождя. Хорнблауэр плотнее укутался в плащ и застегнул ворот. Треуголка с золотым позументом лежала у него на коленях, надежно укрытая плащом; в дождь треуголки набирают целые озера воды и теряют форму.
Вот и налетел ветер с дождем, свистящий западный ветер, и хорошей погоды как не бывало. Левой лошади пришлось хуже других, и она попыталась сбавить шаг. Браун хватил ее кнутом по блестящему боку, и у нее сразу прибавилось прыти. Браун – отличный кучер; все, за что бы он ни взялся, спорится у него в руках. Он был лучшим на памяти Хорнблауэра старшиной капитанской гички, верным помощником в бегстве из Франции и сумел стать камердинером, о каком можно только мечтать. Теперь он сидел рядом, безучастный к проливному дождю, и сжимал в большой загорелой горсти скользкие вожжи; кулак, запястье и локоть, словно пружина, обеспечивали то легкое давление удил на лошадиный рот, которое, с одной стороны, не мешает лошадям, с другой – придает им уверенности на размокшей дороге и в случае внезапной опасности позволяет сразу остановить их или повернуть. Они тащили коляску через грязь и слякоть по крутому склону Уимблдонского луга с рвением, какого Хорнблауэр никогда не замечал у них по отношению к себе.
– Хочешь снова оказаться в море, Браун? – спросил Хорнблауэр. Судя по тому, что он задал этот ненужный вопрос, он все еще был немного сам не свой от волнения.
– Еще как, сэр, – коротко отвечал Браун.
Оставалось гадать: то ли лаконичность Брауна – типично английская манера скрывать искреннее нетерпение, то ли камердинер просто вежливо угождает хозяйскому настроению.
Дождь с намокших волос затекал под воротник. Надо было захватить зюйдвестку. Хорнблауэр сгорбился на обитом кожей сиденье. Руки он держал на рукояти шпаги ценою в сто гиней – подарка Патриотического фонда. Поставив шпагу стоймя и держа на рукояти ладони, он поддерживал намокший плащ, чтобы тот не касался лежащей на коленях треуголки. Новый ручеек воды пробежал по шее. Хорнблауэр поежился. К тому времени как дождь перестал, он окончательно промок, зато солнце вновь радостно сияло. Капли воды на утеснике и ежевике лучились самоцветами; от лошадиных тел шел пар, в небе над головой запели жаворонки, Хорнблауэр распахнул плащ, вытер мокрые волосы и шею