Около 2-х часов пополудни должна была начаться пасхальная вечерня, с такою тревогою и таким нетерпением ожидаемая многими тысячами богомольцев. Я не решался идти в толпу, окружавшую Часовню Гроба.
Страшная давка и опасность сжечь себе платье и волосы удерживали меня от того. Один знакомый обязательно предлагал мне место на балконе, что над иконостасом соборной церкви, откуда можно видеть всю внутренность ее, кишащую несметным народом, и часть Ротонды до самой Часовни. Но я предпочел воспользоваться благоприятным случаем видеть любопытнейшее на свете зрелище с высоты самой Ротонды, теперь, по снятии старого купола, совершенно открытой.
В час пополудни я отправился ко храму и занял место на лесах, поставленных внутри Ротонды и возвышающихся в меру высоты будущего купола. Ни деревянного свода бывшего купола, ни каменных стен его (тамбура) уже более месяца как не существует совсем. Система лесов придумана и выполнена так отлично, что лучшего ничего пожелать нельзя. В уровень с основанием купола они накрыты сплошным потолком, имеющим в середине большое осмиугольное отверстие, обнесенное перилами. В это отверстие можно видеть всю внутренность Ротонды, исключая самую Часовню Гроба, которая, естественно, представляет наблюдателю только свою верхнюю часть или кровлю.
Несмотря на строгую охрану путей к этому месту, пришед туда, я нашел уже всю окружность отверстия унизанною любопытными всех возрастов, национальностей и вероисповеданий. В глубине его виделся весь помост Ротонды. У 18 пилястров[202] и в стольких же пролетах кишела непроходимая толпа народа. Кругом Часовни теснилась другая толпа. Между обеими оставалось круговидное свободное пространство, обрамленное с той и другой стороны турецкими солдатами с ружьями. Неутомимо-деятельный полковник Иерусалимского гарнизона беспрерывно перебегал туда и сюда, восстановляя беспрерывно нарушавшийся порядок. В руке у него, к сожалению, был кур-бат, без которого, по его убеждению, нет никакой возможности справиться с такою невообразимо-разнородною и своенравною толпою[203]. Наиболее нуждавшиеся в его распорядительности места были северная и южная стороны Ротонды, и особенно – северная, где шум был неумолкаемый и движение голов непрестающее. Особенно подвижны были белые колпаки, т. е. молодые крестьяне (феллахи) окрестных деревень, украшающие себя подобным головным убором. Было уже около двух часов пополудни. Соседи мои нетерпеливо спрашивали: да когда же это будет? Как бы в ответ на их нетерпение, вдруг раздался внизу по левую сторону Часовни крик множества голосов. Белоголовые начали свои привычные восклицания духовно-мирского содержания, известные еще из памятного всем описания Барского