Тот же сосед мой, знакомый, как оказалось, не только с языком, но и с ходом священнодействия, уведомил меня, что сейчас начнется экзамен ставленнику. Точно: все архиереи раскрыли свои служебники или чиновники, как у нас называют подобные книги. Патриарх, не вставая, начал читать громко и раздельно что-то о заповеди апостольской: руки скоро не возлагать ни на кого же, а испытывать поставляемого и пр… Он предложил потом своему поставляемому 9 вопросов, начинавшихся словами: хочешь ли?.. На все их, конечно, тот отвечал прямо и незазорно: хочу, причем поднимался со стула и снимал камилавку. Всенародным: аминь отделялась первая часть испытания от второй. Испытуемому предложены были новые 9 вопросов, начинавшихся уже словами: веруешь ли? на которые тот так же легко и с тою же церемониею отвечал: верую. Раз только пришлось ему сказать: анафематствую. В конце вопросов опять следовало общее подтверждение словом: amen, после коего испытанный подведен был ассистентами к испытателю для коленопреклонного лобызания руки его, что открыло ему место возле самого Патриарха, с левой стороны его, у престола.
Положено было начало дневной службе. После краткого чтения Патриарх возвратился на свою кафедру, а посвящаемый к своему престолу, в сопровождении обоих епископов. Здесь, прежде всего, с него сняли плювиаль[165] и возложили на него наперсный крест, затем облачили в те же самые одежды, какие были поданы и Патриарху, только эти все были белого цвета. Разумеется, о паллии тут не может быть и речи. Облачившись, он вместе с ассистентами читал службу у своего престола, а Патриарх то же самое делал на кафедре. Когда оба они дочитались до указанного в служебнике места, Патриарх перешел из кафедры к креслу и сел на нем, по-прежнему лицом к народу. В то же время и ассистенты с посвящаемым заняли свои места на табуретах, сделав, как и прежде, поклон Патриарху. На полминуты молчание. Вне всякой связи с предшествовавшим и последующим, Патриарх вдруг произнес громко и торжественно: епископ должен судить, толковать, посвящать, поставлять, приносить (жертву), крестить и утверждать (миропомазывать). Немедленно после этого все встали, и, вслед за малою молитвою первостоятеля, вся церковь преклонила колена, без формального к тому приглашения, как это бывает у нас. Епископы же, кроме того, поникли лицами в подушки своих стульев. Стали петь столько известную в католическом мире литанию, начинающуюся словами: Kupue елейсон! Христе елейсон[166]… и пр. Сперва пели все вместе, а потом пение распалось на арию и хор. Первую делали три голоса: бас и два альта, второй – вся церковь, или по кр<айней> мере, все духовенство. Те поименно призывали разных святых; а эти припевали одно и то же: ora (или orate) pro nobis[167] в 4 ноты: (примерно фа ми фа соль фа). Пение это со всей обстановкой было не только торжественно и занимательно, но и