Женился Друджи после девятого похода, в лишённые юношеского пыла и несдержанности сорок восемь лет. Его избранницей стала бесприданница, девица строгого воспитания, не имеющая предложить мужу ничего, кроме крестьянского здоровья и приятной наружности. Сделавшись госпожой, она не превратилась в крикливую зловредную бабу, раздающую указания, её можно было увидеть, чуть зардевшуюся, с неизменно припущенными по стеснительности веками, но слышно её не было. Она очень уважала мужа за то, чем считала себя ему обязанной. По её разумению, её бесприданность приравнивалась к смертному греху, и только святой мог принять себе на шею такую обузу. Друджи относился к жене тепло, потому со стороны их миру да покою можно было только позавидовать. Сначала у них родилась дочь, и родители были ей рады, потом, спустя несколько лет, двое сыновей-погодков, и им радовались тоже.
Так что, когда взбрыкнувшая необъезженная лошадь выбросила Друджи из седла, никто не подумал, что он невезуч. Вывихнул ногу, а другой бы шею свернул.
Хозяин сидел на своём месте в зале, где прошло так много пиров, вытянув поврежденную ногу на скамеечку, сжимая в правой руке меч и кривя губы. Со свадебного дня внешность его претерпела мало изменений – на висках наметилась седина. Зал пустовал, Друджи не любил, когда вокруг него суетятся из-за всяких порезов, вывихов и переломов, сразу создавалось ощущение, что сердобольная родня собралась проводить старика на тот свет. Друджи туда не собирался, а назвавший разменявшего седьмой десяток наследника стариком схлопотал бы по загривку тяжёлой рукой. О замедленном старении знали лишь дети: шестнадцатилетняя дочь и десяти-девятилетние пацаны, как ни тепло потомок Деина относился к жене, особо умной её не считал.
Из окон лился серый утренний свет, такой неубедительный, что хотелось зажечь свечи. Скрипнула большая дверь с кольцом ручки, внутрь заглянула дочь. Друджи поморщился, обозначая, что достаточно похандрил в одиночестве; Дана хмыкнула и скользнула внутрь, прикрывая створку. На подлокотник кресла опустилась тарелка с немного развалившимся пирогом. Друджи притулил Сверчка под боком, чтобы отдать должное новому творению. Страсть к готовке была у Даны от матери, а способности к ней, к сожалению, достались от отца. Наследник осторожно прожевал первый кусок.
– Запить бы, – сахара дочь не пожалела. Дана с подскоками упорхала на кухню. Друджи испытующе посмотрел в закрытую дверь и быстро сжевал оставшееся, чтобы предъявить дочери пустую тарелку и улыбку. Дочь не пожалела не только сахара, но в некоторых местах ещё и соли. Один кусок Друджи, не выдержав, сплюнул и воровато отшвырнул подальше, надеясь, что домашние псы не купятся на отраву.
Тяжёлая дверь только дёрнулась, наследник старательно заулыбался, стараясь отделаться без словесной оценки блюда. В щель заглянула лукавая медовая голова Дэвида. Дверь её едва не прихлопнула, но младший сын поднапрягся и прорвался. Изучающе разглядывая, обошёл по полукругу, но не удержал серьёзного выражения на лице, разулыбался,